Мои. Этим все сказано - стр. 11

Вместо того чтобы сесть в открытую дверь, открываю другую, заднюю. Сын понимающе плюхается на кожаное сиденье.

— Помочь? — спрашивает Виктор, глядя на мои раскорячивания в попытках пристегнуть его. Да, на восьмом месяце беременности нагибаться тяжело, но я сама позабочусь о своих детях!

— Не стоит, спасибо.

— Ладно.

Мы огибаем машину, Виктор все равно открывает для меня дверь, подает руку. Я сажусь. Звук хлопка двери резко отдает по нервам. Мужчина занимает водительское место. Заводит мотор.

Наклоняюсь почти к самому уху своего спасителя. Не верю я в его благие намерения. С этого дня я перестану плыть по течению.

– Если хоть что-то сделаете с моими детьми или будете меня шантажировать, убью, — тихо обещаю, чтобы Серёжка не слышал.

***

Просыпаюсь посреди ночи как от толчка. Сердце бешено колотится, дышу ртом. Липкий пот пропитал последнюю мою одежду, в которой я уснула. С тревогой вожу руками по мягкому пледу. Где я? Где Сережка?

Паника тяжелой волной обрушивается на меня. Воздух исчезает. Я широко раскрываю рот, пытаюсь вдохнуть, но кислород не поступает. Опускаю ноги на холодный пол, озираюсь в темноте. Сына нет! Голова кружится как на аттракционе “Орбита”.

— Мама? Мамочка, что с тобой? — с тревогой спрашивает Сережка. Топот его ножек с другого конца комнаты позволяет мне сделать вдох. Потом еще один. Сын врезается в меня, я крепко обнимаю его. Настя, почувствовав тепло брата, радостно шевельнулась в его сторону.

Настя. Это имя родилось здесь и сейчас, в совсем чужой квартире. Илья мечтал назвать дочь Эльзой, но мне по душе русские имена. Все-таки много хороших людей с именем Анастасия. А зарубежное не хочется, не мое это.

— Просто сон дурной приснился, — хрипло произношу, с наслаждением вдыхая запах Сережкиной макушки. Это лучшее успокоительное, клянусь.

— Ты долго спала, ма.

— Разве? — вокруг так темно, хоть глаз выколи. А телефон скорее всего остался в сумке.

— Ага, я уже давно проснулся, ждал, когда ты отдохнешь.

— Ладно, пойдем найдем, что пожевать, а ты расскажешь, как у тебя вечер прошел, — стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро и хриплость прошла. Вряд ли хорошая идея копаться в чужом холодильнике, но, надеюсь, найдется овсяная каша.

Сережка бодро идет куда-то, как будто изучил квартиру вдоль и поперек, рассказывая по дороге:

— Когда ты уснула, приехала еда. Дядя Витя заказал та-а-ак, — сын разводит руками для пущей убедительности, — много еды, что я не смог все съесть. Жаль, Макдональдса не было. Зато там была настоящий шашлык, огромный торт и…

— Доброе утро, — прерывает рассказ сына раскатистый баритон. Так непривычно слышать его, когда у Ильи был мелодичный тенор, а у отца грубый бас. Голос Виктора подошел бы для ораторского дела. Ему хочется подчиняться, он такой глубокий, объемный, заполняет пространство.

— Доброе, Виктор Алексеевич, — смущенно отвечаю. Чувствую себя сконфуженно от своего внешнего вида, от ситуации в целом.

Да и, судя по всему, уже прилично времени. Обвожу взглядом кухню: темно-зеленые и коричневые цвета, много живых растений. Ощущение, как будто оказалась в тропическом лесу. Приятно и расслабляет. Огромные окна не зашторены, поэтому виден парк, река и стеклянные офисные здания на том берегу. Серое небо, типичное для начала декабря. Справа нахожу часы: десять утра. Ого, сколько я спала! Больше двенадцати часов!