Мои драгоценные дни - стр. 3
Часто цитировали его стихотворение военной поры «Мать»:
Так, неведомо для меня, был сделан первый шаг к Светлову. Не к стихам его – их я знала задолго до этого, – а к нескольким встречам с ним.
Осенью 1962 года на одно из заседаний литобъединения пришёл член комиссии по работе с молодыми авторами при Московском отделении Союза писателей прозаик, автор романа «Колокола громкого боя» и более тридцати книг на морскую и приключенческую тематику Николай Николаевич Панов.
Он начинал как поэт в 20-е годы под псевдонимом Дир Туманный, представлял русский авангард, позднее вошёл в группу конструктивистов, созданную Ильей Григорьевичем Сельвинским. Это было время литературных сражений: например, лефовцы (Левый фронт искусств) постоянно пикировались с рапповцами (Российская ассоциация пролетарских писателей), причем первые всё больше иронизировали над фамилиями, внешностью, неудачными словосочетаниями в речи оппонентов, а вторые отвечали им с сугубо партийных позиций. Так, конструктивисты Сельвинского, примкнувшие к рапповцам, обозначили себя «сопролетарскими» поэтами и незамедлительно получили от лефовцев прозвище «сопли татарские»…
Литературная жизнь кипела: было множество групп и кружков. Из афиши 1921 года следовало, что в литературном вечере, который ведет Брюсов в Политехническом, участвуют неоклассики, неоромантики, символисты, неоакмеисты, футуристы, имажинисты, экспрессионисты, презантисты, ничевоки и эклектики…
Мы читали Панову по очереди свои «коронные» стихи: Александр Зорин, Валерий Гуринович, Алексей Заурих, Игорь Волгин… Он читал «Рыжих девчонок», читал про «поселок подмосковный Катуар», что-то еще… Я выбрала «Ищут женщину Диогены», «Истину» и, кажется, «Аленушку». Панов слушал и что-то отмечал в блокноте – комиссия по молодым рассылала гонцов по литобъединениям Москвы, дабы выудить что-нибудь сто́ящее.
Спустя несколько дней меня пригласили на заседание этой комиссии.
В маленькой длинной комнате сидело человек десять, было очень накурено, душно и тесно. Из тех, кого я разглядела сквозь сигаретный дым и узнала, были Лидия Либединская, Николай Панов, Михаил Зенкевич (его первую поэтическую книжку заметили в начале ХХ века Брюсов, Георгий Иванов, Гумилев, Городецкий), прозаик Александр Письме́нный… Тут же за столом примостилась поэтесса Алла Ивановна Стройло – секретарь комиссии, ведшая протокол заседания. Протоколы везде и всегда были непременными.
О Панове и Зенкевиче я тогда знала мало.
Стихи Светлова притягивали, будоражили своим живым дыханием, горячей влюбленностью в жизнь и просто – влюбленностью.
Последняя строфа особенно повергала в необыкновенное волнение.
Завораживали ритмом его «Гренада», «В разведке», «Ночь стоит у взорванного моста». Их можно было повторять и вслух, и про себя без устали. «Гренаду» высоко ценил Маяковский и читал на выступлениях, а Цветаева писала из Парижа Пастернаку: «Передай Светлову, что его “Гренада” – мой любимый (чуть не сказала лучший) стих». И потом интересовалась, передал ли Борис Леонидович её слова Светлову.