Моё сводное наваждение - стр. 29
— Полагаю, моя внучка там уже была, — бросает она неприязненный взгляд на мои голые коленки, которые я обхватила пальцами, чтобы немного прикрыть. — Очень жаль, что вы не проследили за тем, что она себе покупает. Что ж, разумеется, вы сделаете это в следующий раз. И умоляю, ничего сильно облегающего, как у вас.
— Конечно. Боюсь, для подобных нарядов ваша внучка не обладает достаточными формами. Но будущим балеринам, наверное, свойственно быть, как бы это сказать, — мнимо-неуверенный смешок, — своего рода плоскими, верно? Наверное, вы ее и на диете специальной держали, раз она у вас такая маленькая и худенькая?
— Никаких диет. Если вы обратите внимание на мою фигуру, то поймете, что стройное телосложение у нее в генах.
Мирон громко хмыкает, переводя внимание женщин на себя, и поднимается на ноги:
— Считаю, раз вы говорите о Любе, словно ее здесь нет, то и не будете против, если мы вас покинем.
С этими словами он берет меня за руку и ведет вон из гостиной. Под недоуменные взгляды моей бабушки и собственной матери.
— Что ты творишь? — едва слышно шепчу я.
— А тебе не надоело? И потом я был жесть как учтив, спасая тебя от неминуемого самовозгорания. Ты красная как рак, фенек. А от них не убудет. Тебе, кстати, говорили, что необязательно слушать то, что не нравится?
— А тебе не говорили, что люди еще больше краснеют, когда им об этом сообщают?
— Ох, прости мою бестактность, — широко улыбается он, а затем, негромко чертыхнувшись, кривится: — Давай не будем превращаться в этих двоих, которые своей вежливостью готовы задушить друг друга.
Я непроизвольно тихо смеюсь, вспоминая, как бабушка завуалированно пыталась оскорбить Галину и как та отвечала тем же.
— Спасибо, — выдыхаю я, когда мы поднимаемся на второй этаж, и наконец аккуратно высвобождаю свою руку из руки Мирона. — Не скажу, что огорчена тем, что не вышло поучиться у тебя управлению машины, но за то, что вытащил из гостиной, искренне благодарю. Я, конечно, еще выслушаю тонну претензий от бабушки, но это потом.
— Почему ты не бросишь все эти занятия, раз они тебе не по душе? — вдруг спрашивает он.
— С чего ты так решил? — подозрительно сужаю я глаза.
— Я не слепой, фенек, — самоуверенно улыбается Мирон.
— Прекрати меня так называть, — вздыхаю я и захожу в свою комнату, замечая напоследок: — Мы вроде бы договорились не трогать друг друга? И у нас, кстати, хорошо получалось. Продолжим с того, на чем остановились. Хорошего вечера, Мирон.
— И тебе, — хмыкает он и идет дальше.
До того как мне ехать на занятие, еще час. Интересно, бабушка зайдет со мной попрощаться, а заодно и взглянуть на комнату, или посчитает выше своего достоинства прощаться с невоспитанной внучкой? Я тихо хихикаю, неспособная мучиться угрызениями совести из-за поступка Мирона. В конце концов, он прав — когда-нибудь мне же должно было надоесть то, как люди, — будь то бабушка, мама или та же самая Галина, — отзываются обо мне в моем же присутствии, верно?
Мне нравится, как я выгляжу. Кажется, понравилось и Мирону. Пусть он с некоторых пор и не показатель, но все же...
В общем, я решаю записать какую-нибудь песенку в приложении, раз выдается свободное время. Но не успеваю вставить в уши наушники, как на телефон приходит сообщение от Виталия:
«Привет) Чем занимаешься, огонек?»