Моцарт фехтования - стр. 5
Непринуждённость и открытость в этой семье сохранялась вопреки тому, что отношения между двумя членами семьи были не простыми, если не сказать больше. «Не знаю причины, – вспоминает Марк, – но отец и бабушка всю жизнь не разговаривали друг с другом». Тем не менее, это не нарушало заведённый порядок – стол к приходу отца с работы был накрыт, даже если матери дома не было. Бабушка, а точнее тёща, молча, подавала хозяину блюда, а затем, также молча, убирала.
Всё, что отец зарабатывал, складывалось в ящик гардероба под бельё, откуда родители брали по мере надобности. Однажды и Марк принял «участие» в тратах, украв купюру в 25 рублей. Никто из взрослых этого не заметил, а он с приятелем не смог потратить их. Ну, пошли в кино, ну, купили мороженого, сладостей. Ведь тогда в стране были приучены к минимуму: еда, самая простая одежда, крыша над головой, всё…
Детство оборвалось неожиданно. Умерла мать. Марку едва исполнилось 14. Бабушка и старшая сестра старались возместить потерю. Дом и после смерти матери остался, как и прежде, открыт для друзей. И если бабушка Фрида Мордковна варила борщ, а народу в квартире набивалось больше, чем она рассчитывала, всех усаживала за стол. Только в кастрюлю с борщом или супом добавляла кипятку. И всем хватало! А в середине пятидесятых годов несмотря на то, что минуло десять лет со дня окончания войны, было голодно.
Марк рос независимым, дерзким, но ранимым ребёнком и не любил быть попрошайкой, как он тогда говорил. Например, знал, если придёт к бабушке Агате в Брюсов переулок, та и накормит, и с собой пятёрку даст. Но именно потому Марк перестал туда ходить после смерти матери, чтобы это не выглядело как подаяние сироте. Травма осталась на всю жизнь. Впечатлительный мальчик переживал трагедию трудно. Какое-то время отец жил с ними. Сыну казалось, так будет всегда. Но вдруг выяснилось, что у отца появилась новая семья и он уходит от своих детей. Вот этого Марк простить отцу не смог. Он его возненавидел. Он не понимал, как от таких прекрасных детей – от него и сестры – можно было уйти. Лишь спустя много лет, после смерти отца, он понял, что тот был прав: он должен был строить свою жизнь. И простил его.
Отправляясь в гостиницу к Марку в октябре 2018-го, я прихватил мой экземпляр «Сабли», который постарел, как и мы. Главу с воспоминаниями о детстве можно оставить без дополнений, предварительно решил я. Листая уже в номере страницы, на всякий случай вслух произнёс, что, мол, навряд ли ты, мой герой, тут выложишь что-то ещё. Но как выяснилось, есть новые факты. Да и трактовка прежнего текста первой главы, кстати, как и следующей, близкой по теме, нынче может быть несколько иная.
– Миуссы преображаются, – заметил Марк. – Из окна моей квартиры, например, была видна школа до того, как туда пошла в первый класс моя самая младшая внучка. Теперь виды из окна закрыли строения Миусской больницы. Мэрия отдала этому лечебному учреждению всю прилегающую территорию. Миусский телефонный узел, 50-е отделение милиции, троллейбусный парк – всё за минувшие десять лет стало историей. Но остаётся дом, где я родился. Всякий раз, когда проезжаю на машине мимо, не отказываю себе в удовольствии заглянуть туда… Вот и ты поменялся. Больше сидишь не в Лондоне, а в пригороде. Стал зловреднее…