Многоликий странник - стр. 212

бытовало поверье, будто жертва не должна видеть лица своего убийцы, иначе она заберет с собой его образ, и о последнем станет известно Квалу, что неминуемо приведет к его скорой гибели. Разумеется, речь шла об убийствах себе подобных, и на шеважа запрет ни в коем случае не распространялся. Мертвые шеважа отправлялись к своим богам. И вабонам не было дела ни до тех, ни до других. Олак справился с возложенной на него задачей без излишних переживаний. Самым сложным, как оказалось, было взвалить тяжеленный топор себе на плечо, что получалось у Роджеса легко и непринужденно, хотя одно топорище весило столько, что удар по лежащей на плахе шее не нужно было даже наносить: достаточно было направлять топорище, подкинув его плечом и удерживая за длинную рукоятку. Олак верил в то, что бедняге Ломму не пришлось мучиться: его отрубленная с первого же удара голова подскочила над свежевыструганной плахой и, брызгаясь кровью, упала в ловко подставленную кем-то корзину. «Петуха убили», выкрикнул кто-то из толпы, но шутка не удалась. Ракли же как будто остался доволен. С тех пор Олак был приставлен к Локлану и ходил за ним тенью, исполняя любые поручения и делая вид, будто ему эта роль совсем не в тягость.

– Полагаю, ты лучше меня знаешь, что нужно делать, – заметил Локлан, поеживаясь, хотя в кладовой было сухо и не так уж прохладно.

По-прежнему держа дохлую крысу за хвост, Олак с поклоном удалился восвояси.

Проводив недоверчивым взглядом его прямую фигуру в легкой кольчуге, которую он не снимал, кажется, никогда, даже в Меген’торе, и с неизменным длинным кинжалом, заткнутым за пояс, Локлан снова провел ладонью по щеке и улыбнулся, вспомнив, при каких обстоятельствах получил звонкую оплеуху.

Все эти дни, особенно с того самого момента, как отец не просто разрешил ему отложить казнь пленницы, а настоял на том, чтобы вытрясти из нее правду о замыслах ее соплеменников, Локлан исправно заглядывал в свой чулан, расположенный сразу же за стеной его опочивальни. В обычное время он хранил там оружие и доспехи, иногда коротал время с приглянувшимися ему девушками из Большого Вайла’туна, которых исправно доставлял в Меген’тор под видом торговок или новых служанок все тот же Олак, или просто запирался от посторонних глаз, читая и размышляя в одиночестве о разных интересующих его вещах, благо в спальню мог зайти почти любой обитатель замка, однако, не застав там хозяина, должен был немедленно удалиться. Разумеется, с появлением рыжей пленницы все оружие и все доспехи из чулана были незамедлительно перенесены в покои Олака. Саму же пленницу, слишком быстро оправившуюся от раны, пришлось, как собаку, посадить на цепь, чтобы она не наломала дров и знала свое место. Цепь поначалу замкнули у нее на шее, но Локлану это показалось слишком унизительным, и тогда металлическим кольцом ей сковали щиколотку на больной ноге. Кто-то из присутствовавших смело предположил, что при сильном желании пленница может оттяпать себе ногу и таким образом высвободиться, что будто бы в истории войны с шеважа уже случалось. Его дружно подняли на смех, заметив, что для подобного действия ей по меньшей мере потребуется какое-нибудь орудие, чего она была лишена. Зубы у девушки были на удивление ровные и острые, она щедро скалила их на окружающих, готовая впиться мертвой хваткой в первого, кто отважится к ней приблизиться, однако едва ли ей хватило бы мужества и сил перегрызть ими собственную кость. Тем не менее, всякий раз, отпирая дверь чулана, Локлан испытывал необъяснимое волнение перед тем, что ему предстоит увидеть. Как ни странно, проведя несколько дней в полном одиночестве и отказываясь от еды, девушка стихла и очевидно лишилась сил к сопротивлению. Она только и делала, что лежала на специально выделенной ей тонкой подстилке и отвечала Локлану полными ненависти взглядами. Теперь он все чаще заходил к ней в сопровождении своей старой няньки Фреды, которая еще застала то время до прихода к власти в Вайла’туне его отца, когда малочисленные пленные