Миттельшпиль - стр. 62
– Меня не волнует, какой это огромный скачок, – отвечает Ли. – В проекте не предусмотрена такая линия развития событий. Это небезопасно, это неправильно, и для успешного проявления Доктрины в этом нет необходимости. Это не то, что мы планировали. Мы не можем это контролировать. Мы должны признать их негодными экземплярами. К этой встрече нужно отнестись со всей строгостью.
Совершенно ясно, что представляет собой эта «строгость»: у Ли нет полумер. Если бы он позволил, она бы разобрала этих кукушат по кусочкам – до самых атомов, чтобы выискать место, где свинец превращается в золото, а плоть становится космическим началом вселенной. Рид холодно глядит на нее. Он не скажет ей «нет», во всяком случае прямо, потому что Ли редко бывает полностью неправа; она понимает глубинные переплетения проекта так, как понимает разве что он сам. И ее взор не застилает туман человеческого милосердия.
Но соглашаться на ее предложение он тоже не собирается. Они потратили слишком много времени, слишком много ресурсов, чтобы оборвать все в шаге от блаженной победы. Пока проект не представляет настоящей опасности, он продолжит развиваться. Дорога к Невозможному городу всегда принимала случайных путников. Порой ему кажется, что это и есть единственный способ на ней оказаться.
– Как они осваивают свои характеристики?
Ли смотрит на него угрюмым ненавидящим взглядом и молчит.
Рид вздыхает. Иногда, как это ни тоскливо, приходится напоминать ей, кто она, и кто он, и почему она здесь находится.
– Тебя можно заменить, Ли. Это будет горькая утрата, я буду по тебе скучать, но тебя можно заменить.
– Мальчик говорит на семи языках и хочет заниматься еще больше, – говорит Ли, и ее глаза все еще горят ненавистью. – Мягкое небо у него осталось подвижным, и он может произнести любой звук. Он еще не догадался, насколько это необычно и что с точки зрения природы он урод. Может, никогда и не догадается. Смотря сколько времени он будет оставаться в рабочем состоянии. Девочка играет в шахматы на уровне гроссмейстера. Она могла бы сделать карьеру, но ей это неинтересно; она предпочитает заниматься чистой математикой. Вероятно, она и будет ей заниматься, когда ее родители прекратят настаивать, чтобы она вела нормальную жизнь. Как будто у нее был шанс на нормальную жизнь.
Ли источает яд, и он не связан ни с чем из того, о чем она только что говорила; что-то сидит у нее внутри – холодное и нечеловечески жестокое.
Рид ничего не говорит. Он смотрит на нее и ждет.
Долго ждать не приходится.
– Это неудачный эксперимент, – наконец взрывается она. – Мальчик уже мог бы стать королем – он может заставить кого угодно сделать что угодно, стоит ему только щелкнуть пальцами и выразить желание вслух, – а он чем занимается? Академическое десятиборье, подружки, мертвые языки… Мы же собирались делать орудия, инструменты, а не ученых, которые боятся собственной тени. А девочка! Она социально не адаптирована, она замкнулась в себе и не способна нормально функционировать, она ни разу не смеялась с тех пор, как мы прервали контакт. Нужно вычистить это поколение и начать заново.
– Это ты предложила разорвать первоначальный контакт, Ли. Это ты обращалась к астрологическим картам Галилея и доказывала, что, если их орбиты пересекутся слишком рано, это пагубно скажется на их развитии. Я к тебе прислушался, потому что раньше ты оказывалась права. Теперь ты говоришь, что разрыв контакта мог им навредить и поэтому нужно изъять их из проекта. Так что из этого правда? Когда мы их разделили, мы послужили Доктрине во благо или во вред?