Мистические истории. Святилище - стр. 15
Что был им весь мир, его шум, его бессмыслица и пресловутые «панталоны»?
Сифорт находился на седьмом небе от счастья; в тот вечер он удалился в свою комнату таким счастливым, будто никогда и не слышал ни о каких злых духах, а его движимое имущество было так же надежно ограждено законом, как и недвижимое. Иное дело Том Инголдсби: тайна – а тайна, несомненно, существовала – не только возбудила его любопытство, но и задела его самолюбие. Прошлой ночью боевой дозор оказался напрасным, вероятно, по той причине, что Том нес его в открытую. Сегодня вечером он спрячется – не за гобеленом, поскольку то немногое, что от гобелена осталось, было, как мы уже убедились, прибито к стене, а в маленькой кладовке в углу «дубовых покоев»: если неплотно прикрыть дверцу, то оттуда можно видеть все, что происходит в комнате.
Там-то юный охотник за привидениями, запасшись крепкой тростью, и занял позицию за полчаса до того, как Сифорт отправился спать. В свою затею Том не посвятил даже друга, твердо решив, что если замысел не сработает, то виноват в неудаче будет только он сам.
В обычный час, когда все отправлялись спать, Том увидел из своего укрытия, как лейтенант вошел в комнату и несколько раз прошелся по ней с таким радостным выражением лица, которое свидетельствовало, что все его мысли заняты главным образом скорым счастьем. Затем лейтенант начал неторопливо раздеваться: сюртук, жилет, черный шелковый галстук, за ними сброшены зеленые сафьяновые туфли, затем – да, и затем – лицо Чарльза приобрело серьезность; его, казалось, внезапно осенило, что у него остались лишь последние панталоны, причем не его собственные, и что завтрашнее утро будет для него последним в этом доме, и что, если он потеряет и эти бриджи… Взгляд его говорил о том, что решение принято: Сифорт застегнул ту единственную пуговицу, которую только что расстегнул, и улегся в постель, не совершив до конца трансформацию, – наполовину куколкой, наполовину личинкой.
Том Инголдсби утомленно следил за спящим при мерцающем свете ночника, пока бой часов, возвестив час ночи, не побудил его пошире приоткрыть дверцу, чтобы удобнее было наблюдать. Каким бы легким ни было это движение, но, судя по всему, оно привлекло внимание Чарльза: тот внезапно сел на постели, прислушался, а затем и встал. Инголдсби уже приготовился обнаружить свое присутствие, но тут при свете ночника, ярко осветившего лицо его друга, заметил, что, хотя глаза Чарльза и открыты, «их чувства закрыты»[32], – и тот все еще во власти сна. Сифорт медленно подошел к туалетному столику, зажег свечу от стоявшей там лампы, затем, вернувшись к изножью кровати, казалось, нетерпеливо искал что-то и не мог найти. Несколько мгновений он, казалось, был чем-то встревожен, расхаживая по комнате и осматривая стулья. Подойдя вплотную к большому зеркалу-псише, стоявшему сбоку от туалетного столика, Чарльз остановился, словно бы разглядывая в нем свое отражение. Затем он вернулся к кровати, надел сафьяновые туфли и, крадучись, направился к маленькой двери, которая выходила на отдельную лестницу.
Когда он отодвинул засов, Том Инголдсби выбрался из своего укрытия, но лунатик не услышал его; Чарльз Сифорт тихо спустился по лестнице, сопровождаемый на должном расстоянии своим другом, открыл дверь в сад и сразу же оказался среди самого густого кустарника, который рос здесь у подножия угловой башни и скрывал заднюю дверь от посторонних взоров. В этот миг Инголдсби чуть не испортил все дело, оступившись: легкий звук вспугнул Сифорта, он остановился и обернулся. И когда полная луна осветила бледное и настороженное лицо Чарльза, Том испуганно заметил, что взор его друга неподвижен и тускл.