Мишура - стр. 9
«Ларка ― это, наверное, мясо по-французски, блюдо вредное, но необходимое, уже традиционное, ― размышляла про себя Богданова. ― Хотя, нет. Ларка ― это шампанское! Такое легкое, воздушное и игривое, которое лучше хранить в холодильнике, а то натворит дел».
Она вспомнила все студенческие похождения подруги и невольно улыбнулась.
«Посмотрим, кто дальше. Мама. Тут все просто: корзина с фруктами. Красивая и полезная. Украшение стола. Папа ― имбирный пряник, пахнет нежностью, но на вкус суховат. Миша ― …».
На мгновение Богданова задумалась и чуть не попала ножом по пальцу.
«Миша ― глинтвейн. Сначала обжигает, потом успокаивает. То ли алкоголь, то ли лекарство».
В горле опять запершило.
Богданова вспомнила третий курс. Декабрь, на носу Новый год ― значит, сессия в самом разгаре, а она в первый (и, надо сказать, в последний раз) отпросилась к Ларке в общагу с ночевкой. «Готовиться вместе к экзаменам» ― официальная версия, а на самом деле, конечно, тусить, отрываться, радоваться юности.
Ларка тогда куда-то быстро исчезла, а Богданова незаметно для себя «накидалась». Кажется, кто-то из выпускников посоветовал начинать сразу с водки ― «самого чистого и безопасного напитка», ― а она повелась. И вот огромный коридор, много комнат, люди, шум стоит страшный ― то ли от музыки, то ли от смеха, ― а она идет вдоль стеночки и ищет Лару, вглядывается в хохочущие лица, и понимает, что сейчас точно упадет.
В тот вечер в этом коридоре ее подхватил Миша. Подхватил и увез к себе, подальше от визгливых песен и праздных людей, которые в нечеткой алкогольной пелене уже расплывались перед глазами и напоминали чертей. Увез к себе, потому что в таком состоянии Анька говорить свой домашний адрес отказывалась наотрез и только повторяла заплетающимся языком:
– Домой нельзя, мама убьет, нельзя домой.
После этого случая Анька не разговаривала с Ларой почти месяц, а когда в итоге оттаяла и рассказала подруге, где провела ночь, Ларка долго не могла поверить, что у них с Мишей ничего не было.
«Ну, значит, ты точно не в его вкусе», ― хмыкнула Лара в своей прямолинейной манере.
Богданова покраснела. И расстроилась. Тогда, проснувшись утром в чужой квартире, она пришла в ужас. Миша спал в соседней комнате. Ее съедал стыд за вчерашнее, но потом они вышли проветриться, ели жирные «похмельные» бургеры, смеялись ― и стало легко-легко.
– Как ты думаешь, теперь все в группе перестанут со мной общаться? ― они стояли на набережной, тонкая корочка льда на Москве-реке слегка подернулась трещинками, воздух приятно холодил лицо, и Анька, наконец, решилась задать этот вопрос.
– Тебя и раньше нельзя было назвать общительной, так что невелика потеря!
– Серьезно? То есть теперь я официально изгой? ― кажется, Анька по-настоящему испугалась. ― Блин, не стоило мне, конечно, вчера никуда уезжать… Как ты думаешь, а с третьего курса еще реально перевестись?
– Ань, ты чего? ― Миша развернул ее лицом с к себе. Он улыбался так открыто и по-доброму, что в этот момент в груди Богдановой екнуло. ― Большая часть тех, кто был вчера, сегодня утром самих себя не вспомнит. Тем более, ты вчера ничего натворить не успела. В следующий раз, чтобы стать «легендой» курса, старайся получше: бей посуду, устраивай оргию, обещаю тебя не останавливать и не увозить.