Миры и Судьбы - 3 - стр. 28
Здание постройки конца девятнадцатого века когда-то находилось за чертой города, да и задумывалось изначально, как странноприимный дом. Но грянула революция. В молодой стране победившего пролетариата «не могло быть» ни нищих, ни калек, а потому в здании, окруженном парком немалым по площади, вскоре разместилась психушка.
Узкие окна были забраны коваными решетками, а забор вокруг больницы, огораживающий по периметру всю территорию, был крепок и высок.
Несколько одноэтажных беленых домиков, с палисадниками перед входом и огородиком позади дома, были предназначены для тех, кто не имел своего жилья в Городе.
Работа в психушке была тяжелой, особенно работа младшего медперсонала, и предоставление отдельного жилья было, несомненно, козырем, хотя, как и всякая "медалька" имело две стороны: часто на работу в больницу шли именно ради этого небогатого жилища.
Шли мужчины и женщины, крепкие и жесткие, умеющие в считанные секунды скрутить разбушевавшегося психа, но начисто лишенные и моральных принципов, и даже намека на сострадание.
В самом крайнем домике, как и соседские, выбеленном известью, обреталась Александра. К нему она и направлялась по вытоптанной в снегу тропинке.
В Городе редко бывают холодные зимы, а зимы снежные и того реже, но этот январь был именно таким, морозным и снежным. Тропинка к дому взвизгивала и поскрипывала под быстрыми шагами женщины. Старинный тяжелый ключ легко повернулся в замочной скважине. Входная дверь отворилась и захлопнулась.
Сразу за маленькой прихожей, отгороженная тяжелыми шторами, располагалась гостиная, чуть дальше, так же за шторами, угадывалась спальня. Кто и когда придумал именно такую планировку для домиков, которую позже назовут "трамвайчиком", почему в домиках не было внутренних дверей, чем это было вызвано - никто не знал.
Люди просто жили, принимая все, как должное, не собираясь ничего перестраивать и модифицировать, надеясь на то, что скоро получат отдельные квартиры в Городе, и, забывая о том, что Город уже давно добрался до территории больницы. Обтёк ее со всех сторон вначале частным сектором, а затем пятиэтажными "хрущевками" и двинулся дальше.
Александра сняла пальто, повесила его на самодельную вешалку, прибитую прямо к стене крохотной прихожей, переобулась в высокие войлочные тапочки-чуни, выдаваемые и больным и санитаркам, и раздвинула шторы.
За столом, накрытым вишневой плюшевой скатертью, уже на стульях, сложив за спинами крылья так, что их почти не было заметно, сидели оба ее недавних знакомых.
Решительным шагом Александра подошла к столу, чуть наклонившись вперед, оперлась на него руками:
- Итак, юноши, кто вы такие? Я вас слушаю, - Александра попыталась сразу взять нить разговора в свои руки.
Реакция ночных визитеров была диаметрально противоположной: один, тот, что был обряжен в белую рубаху, даже рот приоткрыл от удивления. Он никак не ожидал такой решительности от женщины, которая увидела его воочию впервые и совсем не впала в мистический экстаз, а, казалось, так и не перестала сомневаться в том, что ей говорят правду.
Чернокрылый захохотал, откинув голову. Потом весело блестя темно-синими, почти черными глазами, обратился к своему товарищу:
- Ну что, выяснил ТАМ, кто она такая?
- Попробовал выяснить. Никто о ней не знает. Потеряшка какая-то.