Миры Артура Гордона Пима. Антология - стр. 45

Пробыв некоторое время после этой счастливой находки наверху, я спустился вторично и теперь нашел цепь, с которой тотчас поднялся кверху. Тут я прикрепил ее и спустился вниз в третий раз, и тогда я вполне убедился, что, несмотря ни на какие усилия, мне не удастся выломать дверь кладовой. Итак, я с отчаянием вернулся назад.

По‑видимому, не оставалось более никакой надежды, и я мог заметить по лицам моих товарищей, что они приготовились погибнуть. Вино, очевидно, вызвало в них род бреда, которого, может быть, я избегнул тем, что погрузился в воду, после того как испил вина. Они говорили несвязно и о вещах, не имевших отношения к нашему положению. Питерс повторно задавал мне вопросы о Нантукете. Август также, помню, подошел ко мне с серьезным видом и попросил меня одолжить ему карманную гребенку, ибо волосы у него были полны рыбьей чешуи и он хотел удалить ее прежде, чем вступить на берег. Паркер показался мне менее возбужденным, он поощрял меня нырнуть наудачу еще раз в каюту и принести наверх что‑нибудь, что попадется мне под руку. Я согласился на это, и при первой попытке, оставаясь внизу добрую минуту, принес маленький чемодан, принадлежавший капитану Барнарду. Он был тотчас открыт в робкой надежде, что может заключать в себе что‑нибудь, что можно съесть или выпить. Мы не нашли ничего, однако, кроме ящика с бритвами и двух полотняных рубашек. Тогда я еще раз спустился вниз и возвратился без всякого успеха. Когда голова моя была над водой, я услышал на палубе треск и, выйдя из воды, увидел, что товарищи мои неблагодарно воспользовались моим отсутствием, чтобы выпить остаток вина, и уронили бутылку, стараясь приспособить ее на место прежде, нежели я ее увижу. Я стал упрекать их в бессердечии, и тут Август разразился слезами. Другие двое пытались хохотать, обратив все в шутку, но я надеюсь, что никогда больше не услышу и не увижу подобного хохота: искажение их лиц было поистине ужасающим. Конечно, было очевидно, что возбудительное при состоянии пустоты желудков имело мгновенное и сильное воздействие и что они все были чрезвычайно пьяны. С большим трудом я убедил их лечь, и они очень скоро погрузились в тяжелый сон, сопровождавшийся громким храпом.

Теперь я как будто был один на бриге, и мои размышления поистине были самого ужасного и мрачного характера. Никакой возможности не представлялось моему взгляду, кроме медленной смерти от голода или, в лучшем случае, от того, что мы были бы затоплены с наступлением первой бури, которая могла налететь, ибо при нашем настоящем состоянии истомления мы не могли питать надежды, что переживем бурю еще раз.

Грызущий голод, который я теперь испытывал, был почти нестерпим, и я чувствовал себя способным дойти до любой крайности, чтобы утолить его. Я отрезал своим ножом маленький кусок от кожаного чемодана и попытался есть его, но нашел совершенно невозможным проглотить хоть один‑единственный кусочек, хотя мне казалось, что получалось какое‑то небольшое облегчение страданий, когда я жевал маленькие кусочки и выплевывал их. К вечеру товарищи мои проснулись один за другим, каждый в неописуемом состоянии слабости и ужаса, вызванных вином, пары которого теперь улетучились. Они тряслись, как в сильной перемежающейся лихорадке, и издавали самые жалобные вопли о воде. Их состояние волновало меня в великой степени, в то же время заставляя меня радоваться на счастливое стечение обстоятельств, помешавших мне усладиться вином и, следовательно, разделить их меланхолию и самые смутительные ощущения. Их поведение, однако, исполняло меня большой тревогой и озабоченностью, ибо было очевидно, что, если не настанет какая‑либо благоприятная перемена, они не смогут оказывать мне помощи в заботах о нашем общем благополучии. Я еще не оставил мысли, что смогу достать что‑нибудь снизу, но попытку эту невозможно было выполнить до тех пор, пока кто‑либо из них достаточно не овладел бы собой, дабы помочь мне, держа конец веревки, когда я буду спускаться вниз. Паркер, по‑видимому, пришел в себя более, чем другие, и я попытался всевозможными средствами подбодрить его. Думая, что погружение в морскую воду может иметь благоприятное воздействие, я ухитрился закрепить конец веревки вокруг его тела и потом, приведя его к лестнице около каюты (он был совершенно покорным все это время), столкнул его туда и тотчас вытащил назад. Я имел основание поздравить себя с тем, что сделан этот опыт, ибо Паркер, казалось, немного ожил и окреп и, выйдя из воды, спросил меня осмысленно, почему я так поступил с ним. Когда я объяснил ему мою цель, он выразил мне признательность и сказал, что чувствует себя гораздо лучше после купания, потом он здраво заговорил о нашем положении. Мы решили тогда поступить тем же способом с Августом и Питерсом, что и сделали тотчас же, и они оба испытали большую пользу от этого потрясения. Мысль эта о внезапном погружении в воду была внушена мне чтением некоторых медицинских книг, где говорилось о хорошем действии душа в тех случаях, когда больной страдал запоем.