Мирт. Холмы Каледонии - стр. 12

Но я не хочу признаваться, что причина в другом – в моей руке.

Джон сделал все, что было в его силах. Он блистательный мастер, лучший в мире за пределами Империи Хань. Он чудом добыл детали, позволившие заменить поврежденные протезы, и я могу действовать обеими руками как раньше.

Но даже он ничего не может сделать с постоянной болью, терзающей меня. Я не подаю виду, не говорю ничего, ни единым вздохом не даю понять ему, что что-то не так: мне не хотелось бы ранить его. Он в самом деле совершил все, что мог. Никто не смог бы сделать для меня больше.

И сейчас он с таким восторгом мечтает о том дне, когда дирижабль оторвется от земли и поднимется в небо!

Но…

Я знаю, что буду лишь обузой в этом полете.

Джон Ортанс сидел в любимом кресле и смазывал инструменты. Давняя привычка, выработанная им еще в те годы, когда он, юный и неопытный, работал в небольшой мастерской в Улье помощником механика, помогала привести мысли в порядок. В этом и заключался секрет вдумчивого спокойствия, внушающего доверие всем без исключения его клиентам. При этом инструменты всегда находились в идеальном состоянии. Объемный кожаный саквояж, в котором они хранились, уже порядком повидал жизнь – на углах черная кожа вся пошла кракелюрными трещинами и на углах вытерлась практически до белизны. Однако Ортанс не променял бы свой старый саквояж на новый, даже самый удобный и дорогой. В шутку он иногда называл его отражением собственного жизненного пути. И хотя сам Ортанс выглядел вполне молодо, и, встав на ноги и обретя собственное дело, сумел привести в порядок и лицо, и бороду, и дела, саквояж отражал перенесенные в прошлом невзгоды за него. И инструменты Джон давно мог позволить себе новые, но предпочитал те, что есть, – за каждым бережно оберегаемым гаечным ключом или отверткой тянулась целая история.

Отнюдь не в последнюю очередь благодаря этим инструментам по железнодорожным путям, тянущимся из Лунденбурха в столицу Каледонии, мчатся теперь паровые машины, позволяя зажиточным гражданам экономить до двух суток в дороге.

– Но нет, паровая машина это теперь слишком просто, – пробормотал Ортанс себе под нос.

Мистер Мирт потерял интерес к паровой машине почти сразу же, как загорелся новой идеей. И Ортанса с собой утащил. Теперь в ангаре Ортанс проводил гораздо больше времени, чем в собственной мастерской. Некоторые его постоянные клиенты были не в восторге от такого положения дел, но авторитет мистера Мирта после запуска паровой машины (и не в последнюю очередь после спасения членов Парламента от переполненного жаждой мести Джеймса Блюбелла) взлетел так высоко, что недовольство выливалось разве что в едва слышный ропот или просьбы украдкой заранее присмотреть местечко в расписании, на всякий случай, нет-нет, пока ничего не сломалось, а вдруг вот дядюшкины часы, в них, знаете ли, что-то похрустывает, когда стрелка подходит к семи…

Ортанс только головой качал. Кому-то шел навстречу, кому-то – если не получалось – обещал небольшую скидку, не желая совсем уж терять наработанную годами клиентуру. Но в голове зудела и не утихала мысль, что никто из этих довольно обеспеченных джентльменов не смог принести ему столько денег и работы, сколько один глубоко увлеченный подменыш фаэ.