Мировая история - стр. 172

Все же он откровенно представлялся значительным коммерческим конкурентом для западных греков. К 480 году до н. э. они были ограничены в коммерческом плане чуть больше, чем долиной Роны, Италией и, прежде всего, Сицилией. Этот остров и один из его городов – Сиракузы – служил ключом к греческому западу. Сиракузы прикрыли Сицилию от карфагенян в первый раз, когда их жители схватились с ними и разбили. На протяжении практически всего V века до н. э. Карфаген больше не обеспокоил западных греков, и жители Сиракуз смогли оказать помощь греческим городам Италии в борьбе против этрусков. Тогда Сиракузы стали целью провалившейся сицилийской экспедиции из Афин (415–413 гг. до н. э.), потому что они были величайшим из западных греческих государств. Карфагеняне после этого вернулись, но Сиракузы избежали поражения, чтобы в скором времени вступить в величайший период своей власти, распространявшейся не только на сам остров, но и на Южную Италию и Адриатику. Жителей Сиракуз переполняла решимость к действию; в какой-то момент они чуть было не захватили Карфаген, и в результате еще одной экспедиции к своей Адриатической вотчине добавили Керкиру (Корфу). Но чуть позже 300-х годов до н. э. стало ясно, что карфагенская мощь росла, в то время как Сиракузам пришлось встретиться с римской угрозой на материке Италии.

Сицилийцы поссорились с человеком, который, возможно, спас их, – с Пирром Эпирским, и к середине III века до н. э. римляне стали хозяевами своего материка.

Теперь на западной арене появилось три основных персонажа, но эллинский Восток казался удивительно равнодушным к тому, что происходило (хотя Пирр знал обо всем). Такое безразличие выглядит недальновидным, но в это время римляне не видели себя мировыми завоевателями. Во время вступления в Пунические войны с Карфагеном, из которого они выйдут победителями, ими двигали в равной степени страх и алчность. Потом им предстоит обратить свой взор на восток. Кое-кто из эллинских греков к концу века начнет понимать то, что их могло ожидать. «Туча на Западе» – так называли битву между Карфагеном и Римом, за которой наблюдали на эллинизированном Востоке. Независимо от ее исхода она должна была иметь большие последствия для всего Средиземноморья. Как бы там ни было, Восток должен был доказать в таком случае, что у него найдутся собственные силы и воля для сопротивления. Как позже выразился один римлянин, Греция возьмет своих пленителей в неволю, приобщив к греческой культуре новых варваров.

По всему западному средиземноморскому побережью и на протяжении обширных областей Западной Европы, Балкан и Малой Азии можно до сих пор встретить реликвии великих достижений Римской империи. Больше всего их находится в некоторых известных местах – особенно на территории самого Рима. Причина их появления там объясняется тысячелетней историей великой империи. Если не оглядываться на достижения римлян, как часто делали наши предки, завидуя этому народу, все равно не оставляет ощущение замешательства и даже восхищения тем, как много способен сотворить человек. Понятно, что чем пристальнее историки присматриваются к величественным останкам былых достижений и чем тщательнее они анализируют сохранившиеся документы, в которых разъясняются римские идеалы и умения римских мастеров, тем нагляднее мы осознаем простую истину того, что римляне все-таки не обладали сверхчеловеческими способностями. Великолепие, присущее Риму, иногда кажется показной мишурой, а достоинства, провозглашенные его публицистами, могут во многом звучать политическим лицемерием точно так же, как и подобные лозунги сегодня. Все-таки, когда все уже сказано и сделано, нам остается поразительный и мощный стержень творческой изобретательности. В завершение следует обратить внимание на то, что римляне поменяли декорации греческой цивилизации. Тем самым они обозначили контуры первой цивилизации, охватывающей всю Европу. К такому достижению римляне шли вполне осознанно. Оглядываясь на пройденный путь, когда позже все вокруг них уже рушилось, они по-прежнему ощущали себя такими же римлянами, как их предки, сотворившие свою цивилизацию. Они и были римлянами, пусть даже по ощущению, в которое верили. А все остальное было пустое. При всей его объективной внушительности и эпизодической грубости стержень римского успеха состоял в идее, идее самого Рима, в ценности того, что в нем воплотилось и через него передалось другим, в понятии того, что однажды назовут