Мир в пузыре. Том 2: Иллюзия памяти - стр. 22

Отец Василий почти бегом ворвался в тенистую аллейку, ведущую к целому ряду серых одинаковых пятиэтажек, и замер. Недалеко от него, буквально в полусотне метров, садился в машину Бача. Сомнений не было: двух таких костюмчиков «от кутюр» в Усть-Кудеяре быть не могло.

– Вот бесовщина! – пробормотал отец Василий. Связь между молодым, законопослушным и вообще образцово-показательным предпринимателем Василием Бачуриным и языческим нашествием становилась все ощутимее.

Отец Василий преодолел последние метры, вбежал в знакомый подъезд – бывал он здесь лет пятнадцать назад, – задыхаясь, поднялся на третий этаж и толкнул нужную дверь. Та легко открылась, и священник без промедления вошел. Одетый в чудную желтую куртку Суслик стоял перед побитым, заляпанным краской столом и любовался разложенными по поверхности зелеными купюрами.

– Здорово, Суслик! – прохрипел священник.

– Мишаня? – оторопел скульптор.

– Ага! – утирая пот уже рукавом, выдохнул отец Василий. – Что, тридцать сребреников никак пересчитать не можешь?

Суслик испуганно заморгал. Огромный, потный и явно недовольный им, Сусликом, поп определенно произвел на него впечатление.

– Ты чего, Мишаня? – подался назад скульптор.

Священник прошел в зал и обомлел. Вся превращенная в мастерскую комната была забита идолами и прочими изображениями языческих божков: Перун, Сварог, Даждь-бог, богиня Сва – какой только мерзости здесь не было!

– Уже на поток поставил? – хищно осклабился священник.

– Народу нравится… – побледнев, промолвил Суслик.

– Я тебе покажу, что народу нравится! – грозно двинулся на него отец Василий. – Я тебе устрою, блин, капище!

Суслик дернулся и побежал от него вкруг стола, на ходу собирая столь беспечно разложенные доллары и распихивая их по карманам просторной желтой куртки.

– Миша, прекрати! – залепетал он. – Мишаня, приди в себя! Ты что делаешь, Мишаня?! Она же куплена! За ней приедут через полчаса!

Но отец Василий не слушал. Подхватив стоящее в углу странной формы кайло, он уже крушил идолов: гипсовых, деревянных, всех подряд! На-лево! На-право! На-лево! На-право!

– Миша, остановись! – отчаянно кричал Суслик, патетически хватаясь за нечесаную голову. – Миша, ты еще пожалеешь!

Куски гипса брызгали в разные стороны стремительными белыми метеоритами, дерево трещало, стопки эскизов оседали на пол и, подобно рядам домино, падали под ноги – сначала священнику, а затем и хозяину, пытающемуся если не вразумить бешеного попа, то хотя бы спасти что-нибудь.

– Не надо! – беспрерывно уговаривал он, стараясь держать разумную дистанцию. – Что ты делаешь?!

Но обезумевший священник ничего не видел и не слышал.

– Я тебе, бля, покажу баксы! Я, бля, тебе покажу, что народу нравится! – твердил он, и лишь когда вся мастерская стала походить на развалины Сталинграда, отец Василий приостановился – крушить более было нечего.

– Десять лет творчества! – рыдал вжавшийся спиной в угол, закрывший лицо руками Суслик. – Десять лет бессонных ночей! Я мучился! Я творил! А ты! Варвар! Чудовище!

– Этой ночью двое ребятишек погибли, – тяжело вздохнул выместивший злобу на идолах и немного отошедший от гнева отец Василий. – И твой идол был там главной персоной…

– Ты ничего не понимаешь! – отмахнулся Суслик. – Это искусство! Настоящее! Народное! От корней…