Мир под кайфом. Вся правда о международном наркобизнесе - стр. 18
Но даже если ты сидишь тихо и не высовываешься, у тебя остается главный враг: ты сам. Когда ты проводишь день за днем в камере исключительно в обществе собственных мыслей, с головой начинают происходить странные вещи. Изоляция и паранойя по поводу оставшихся на свободе… Твоя девушка наверняка тебе изменяет! Почему никто не отвечает на письма?! Эти мысли ходят по кругу, и, если ты недостаточно силен, они могут тебя сожрать.
Когда каждый день не отличается от предыдущего, ты становишься практически роботом. Меняется даже восприятие времени. Вместо того чтобы дать ему течь естественным образом, ты начинаешь делить его на отрезки, отсчитывая дни, недели и месяцы до освобождения, мучительно ожидая следующего свидания, следующих новостей с воли или следующего эпизода идиотского ситкома.
Я казался самому себе совершенно бессмысленным существом. После посадки в безумный поезд остановок нет до конца поездки. Я стал ненавидеть в себе все. Я ненавидел себя за то, что не мог нормально произносить звук «л». Я ненавидел свой голос и свое лицо; мне хотелось впиться ногтями в кожу и содрать с себя щеки, нос и веки, кусок за куском, как в фильме «Полтергейст», чтобы в конце концов остался только окровавленный череп. Я хотел покончить с собой. Мир был все равно перенаселен, так что все бы только сказали мне спасибо. В моем существовании не было никакого смысла – как и в жизни вообще. Я был хуже навозного жука. Они по крайней мере приносят пользу экосистеме. А что мог предложить я?
Я был не одинок в своих мыслях. В тот год, когда я был на зоне, количество самоубийств среди заключенных выросло на 67 %. В 2013–2014 годах покончили с собой 125 мужчин и женщин. Так что дело было не в том, что я тряпка, – на зоне действительно было очень-очень плохо.
А еще оставалась Рита. Как бы я ни пытался о ней не думать, она постоянно пролезала в мое сознание. Я вбил себе в голову идею о том, что возможно, ну вдруг, когда я выйду, она никуда не денется и у меня будет еще один шанс. Это было совершенно идиотское предположение: красивые девушки вроде нее недолго остаются одни – но, когда ты оказываешься в ситуации с совершенно неопределенным будущим, когда ты не знаешь, возьмет ли тебя кто-нибудь на работу и что будет с твоей семьей, ты цепляешься за что-нибудь, за что угодно. Я не мог идти дальше – я вообще не мог никуда идти. На зоне нет никаких девушек! По крайней мере таких, которых можно сводить в дорогой итальянский ресторан. Я не очень интересовался здоровыми черными парнями в татухах или блондинами с редкими зубами и кличками вроде Джэмз или Дибо. Я сходил с ума.
«Путешественники» были по большей части совершенно нормальными парнями и занимались контрабандой наркотиков. Да, разумеется, на зоне есть наркотики. Было бы странно запереть вместе толпу правонарушителей и думать, что они не будут пытаться кайфануть, – для этого надо быть полным идиотом. Цены за решеткой существенно отличаются: пятьдесят фунтов за грамм гашиша, в котором будет 0,7 или 0,8 грамма, если повезет, – но бизнес от этого только выгоднее. Заплатить за покупку можно было, попросив своих друзей на свободе перечислить деньги на тюремный счет дилера – или покупая для него хавчик в столовой, пока не выплатишь долг.