Мир по дороге - стр. 36
Пока во главе ближников не вломился Фербак и, пытаясь растащить рычащий клубок, не снёс весь шатёр, обрушив в пыль блестящую пятерню.
Проморгавшись и поняв, что всё кончилось, Волкодав увидел на своих кулаках кровь. И правая скула онемела, рассечённая ударом. Девчонка, полуживая от страха, съёжилась на остатках затоптанного ковра. Чуть поодаль распластался насильник. Со спущенными штанами и мужским орудием, приготовленным к бою, но успевшим сморщиться и обвиснуть. Одна рука поверженного угодила в кучу углей, но мужчина не шевелился. Середину его лица вмяло так, что только родная мать и признает.
Тайлар Хум смотрел на них с высокого боевого седла. Глаза комадара были двумя осколками чёрного самородного стекла, из которого делают головки для стрел.
– Ты!.. – зарычал он на Волкодава. – Во имя Крови и Стали! Ещё бой идёт, а ты вздумал драться из-за добычи?..
– Он… – начал было Фербак, но венн решил сам за себя постоять.
Нагнувшись к девчонке, он принудил её выпрямиться и оторвать руки от лица.
– Посмотри, комадар! – хрипло выдохнул он. – Посмотри на неё!
Он всего-то хотел сказать, что несчастная пленница была дочерью и сестрой всякой женщине, замученной трусливыми подручными Менучера, и никак не ждал того, что сделалось с Тайларом от его слов.
Комадар вдруг побелел, словно увидев перед собой выходца с того света.
– Девушка из деревни!.. – вырвалось у него, а рука сама собой сотворила знак Богини, отвращающий зло.
Ничего не поняв, венн впервые как следует пригляделся к рабыне. И тоже мало не ахнул.
С нежного, непоправимо заплаканного личика, украшенного свежими синяками, сквозь разводы сурьмы и расплывшихся румян смотрели сине-зелёные глаза, небывало редкие даже для Саккарема.
Глаза Итилет.
Только не устремлённые в неподвижную даль, а полные жизни, слёз и беспомощного страха. И несомненно зрячие.
– Девку в обоз, – овладевая собой, жестяным голосом распорядился Тайлар. – С рук на руки жрице! Остальные – за мной!
Девушку ещё удерживала цепочка, тянувшаяся к поваленному столбу. Волкодав взялся за тонкие витые звенья, и они лопнули в его пальцах, как подгнившие нитки.
Она вздрагивала от каждого внезапного голоса, раздававшегося вблизи костра, и всякий миг ждала для себя ужаса хуже смерти. Мать Кендарат велела ей как следует вымыться, отобрала изорванное платье – пунцовый шёлк, расшитый поддельным жемчугом, бубенцами и дешёвыми блёстками, – и выдала взамен что-то вроде толстого мешка с дырками для рук и головы. И стёганый плащ из своих запасов, с куколем[12], прикрыть роскошные волосы. Несомненное сходство с маленькой горянкой сделалось абсолютным. Волкодав изредка косился на девушку и снова смотрел на огнистые закатные облака, за которыми ему всё явственней мерещилась непостижимая усмешка Богини.
– Стало быть, они уехали в Мельсину бездетными, а через два года вернулись с маленькой дочкой, – кивая каким-то своим мыслям, пробормотала мать Кендарат. – Что ты о себе помнишь, дитя?
Длинные ресницы испуганно вспорхнули.
– Эта рабыня сумеет всё, что потребует от неё госпожа…
– В каком краю ты росла?
– Рабыню учили готовить медовые шарики… И воздушные нити, и мельсинское печенье с орехами…
Жрица вздохнула:
– За кашей присмотришь, чтобы не подгорела?
– Рабыня всё сумеет для госпожи…