Мир меняющие. Книга 1. Том 2 - стр. 31
– Здравствуй, дорогая Лентина! Вот уж никогда не думал, что благовоспитанную дочь племени астрономов можно встретить на дереве! Вот уж да! Не оправдывайся, молчи – я сам тебе все скажу. Хороша же, так хороша, что я начинаю терять голову, – с этими словами он взял себя за торчащий клок спутанных волос и поднял голову вверх, продолжая говорить. Поднял так, что голова оказалась отдельно от шеи, потом нахлобучил ее обратно, как надоевшую шляпу:
– Поверь, я женщин насмотрелся всяких, но ты… Уже сейчас в тебе я вижу благородство и красоту, которая может затмить собой светила – дневные и ночные, бесстрашие и рассудительность – все черты, присущие кровникам, собраны в тебе в изящном равновесии. Ты никак не прореагировала на мою выходку с головой, а я так надеялся тебя рассмешить… Подари мне лишь только взгляд, а потом я осмелюсь молить тебя о поцелуе – девочки твоего возраста уже грезят о поцелуях с прекрасными незнакомцами, не так ли? А приходит ли тебе во снах вожделение, когда хочется прижаться к тому, кто мил? Ворочаешься ли ты с боку на бок в ночь полных лун, которые заливают твою кровать своим беспокойным светом? Посыпалась ли ты, задыхаясь, словно бежала куда-то всю ночь, с кожей, покрытой мельчайшими капельками пота? О, Лентина! Будь моей возлюбленной, и я смогу заставить забыть твои горькие воспоминания, которые будут у тебя потом, ты никогда больше не будешь страдать…
Пришелец очаровывал низким, таким мужественным голосом, иногда срывающимся на хрип, мерцающей в полумраке белозубой улыбкой, нежными прикосновениями. Никто и никогда не осмеливался говорить так с ней – как с взрослой дамой, с женщинами астрономов так могли разговаривать только их кровники. А ее пока считали слишком маленькой для сердечных бесед, хотя сердце уже горело предчувствием нежности. Незнакомец продолжал ворковать, взяв девочку за руки. День померк, вокруг благоухала роскошнейшая ночь – воды озера переливались в свете лун, над ними витал легкий туман, отражения звезд в воде дробились от легкой зыби. Перекликались ночные птицы, им вторили насекомые, которым не спалось, тихо шелестела листва. В сгущавшейся темноте глаза незнакомца начали светиться собственным огнем – они были похожи на глаза астрономов при свете – пылающие, яркие, только почему-то светились. Это напугало и заставило Лентину очнуться, она спрятала руки за спину, ухватившись за ветку, на которой сидела. Мужчина покачнулся от неожиданности, едва не свалившись вниз:
– Что случилось, звезда моя? Почему ты стала вдруг так холодна, ответь мне?
Наваждение пропало, голос и слова уже не имели власти над девочкой. Она пыталась отодвинуться, чтобы потихоньку слезть с ветки и убежать в безопасность:
– Поздно уже, меня дома, наверное, ищут. Я никогда не задерживалась на улице после захода. Мне нужно идти.
– Нет же! Будь со мной, не уходи, останься. Я могу любить тебя, любить так сладко…
Ночные светила, выплыв из облаков, сделали, наконец, видимой каждую черточку его лица – и оно ужаснуло. В глазах полыхало безумие, борода была черной, всклоченной, как и волосы, к которым никогда не прикасалась расческа, лицо узкое, кожа плотно натянута на все плоскости – не оставляя ни малейшего шанса для подкожного жира. Но самым пугающим был рот: пухлые губы приоткрылись, зубы казались острыми, сужающимися к низу, белыми с багрово-черными каплями, стекающими с них. Голос стал еще более низким, хриплым, молящим и угрожающим: