Мир меняющие. Книга 1. Том 2 - стр. 25
Странное и страшное это было зрелище – Лентина с остановившимися глазами, невидяще уставившись на пламя светильника, с мокрым от пролитых слез лицом, сосредоточенно чертила планы потайных ходов, схемы секретного оружия, порядок его запуска и применения, ни разу не проведя неверной линии, не ошибаясь ни в едином знаке. Ее недавняя попытка изобразить то же самое в Турске пошла на пользу, схемы стали более подробными, линии – уверенными и точными. Накопился уже целый ворох бумаг, которые громоздились на столе, лежали под ним, а девушка рисовала, чертила и писала без остановки. И вот последняя буква описания была запечатлена, и она упала бы без сил на ворсистый серый ковер, если бы Ди Астрани не успел ее подхватить. Он всю ночь просидел настороже, следя, чтобы одной из его новоявленных любимиц не нанесли вреда – самого малейшего даже в этом благословенном приюте. Мать Оливия, глядя на него, усмехнулась, с нежностью глядя на кастыря астрономов:
– Из тебя получился бы замечательный отец. Жаль, что не пришлось. А сейчас – положи ее на лежанку, мне нужно закончить процедуру.
Кастырь отошел, и повитуха подошла к девушке, взяла ее руку, легонько сжала прохладные пальцы, перемазанные чернилами:
– Сейчас я досчитаю до семи, и ты проснешься, исполненная сил, отдохнувшая. Образы, дорогие твоему сердцу, останутся живыми перед твоим внутренним оком, а горечь уйдет. Ты все совершила правильно. Раз, два, три…
Повитуха досчитала до семи – но девушка никак не прореагировала. Мать Оливия насторожилась – такое случалось, но очень редко. Что-то или кто-то пытался вмешаться в процедуру – с хорошей или плохой целью – неважно, потому что любое вмешательство могло оказать непоправимый вред тому, кто находился в стране снов. Мать Оливия велела Ди Астрани держать девушку за руки как можно крепче, чтобы она не причинила себе вреда. Началась процедура возвращения сознания, которая иногда могла приводить к странным последствиям – возвращенные не помнили себя, иногда теряли способность разговаривать, некоторые становились буйными и неконтролируемыми и при любом удобном случае стремились размозжить голову – много странностей происходило в таких случаях. Говорили, что их души похищал Хрон. Мать Оливия достала из шкафчика, закрытого на несколько замков, жидкость в темном пузырьке, смочила тампон – по комнате распространился жгуче-терпкий аромат, смутно напоминающий о цветущих горных лугах. Смочила виски, протерла девушке руки от плеч и до кончиков пальцев, склонилась низко-низко над гладким лбом и забормотала какие-то свои мольбы-просьбы – быстро-быстро и невнятно. Потом снова начала отсчет: один, два, три. На трех время словно остановилось – неподалеку роженица, кричавшая с самого начала процедуры, снова начала свои рыдания, и крик ее замер на одном звуке; капли воды, скапывающие с мокрого полотенца, брошенного у изголовья кровати, замедлились и остановились, остановившись в воздухе. Над девушкой затемнели багрово-черные тени.
Спящая Лентина видела себя бегущей по приозерным лугам, среди остро благоухающего разнотравья. Надвигающиеся тучи не пугали – сезон дождей еще не начался, так что, если и польет, то ненадолго. Девочка добежала до огромного дерева, росшего возле самой воды. Присела у его корней, начав сооружать сокровищницу – это была одна из ее любимых игр – выкопать в укромном месте ямку, сложить туда красивые камешки, лепестки, мелкие стёклышки – все, что имело ценность и особую красоту в глазах ребенка; потом это накрывалось стекляшкой побольше, желательно цветной. Старательно закапывалось и, через несколько дней можно было раскопать аккуратное окошечко и рассматривать свои сокровища, которые теперь становились совершенно другими: таинственными, приобретающими вид настоящих ценностей, зарытых давно для сохранности от злыдней. Злыдней тогда Лентина видела очень мало за свою коротенькую счастливую жизнь, но слышала о них предостаточно, когда помогала на кухне, где любили посудачить о всяких таких нехорошестях…