Мир до и после дня рождения - стр. 15

Официантка приняла заказ. Ирина проявила неожиданное расточительство, заказав большое блюдо сашими «делюкс» с икрой морского ежа и креветки в сладком соусе.

– Зачем же Джуд вышла за тебя замуж, если считала снукер ничтожным времяпрепровождением?

– Из-за денег и популярности. При этом она не могла заставить себя уважительно относиться к моей профессии. Нельзя усидеть на двух стульях.

– Джуд не льстило, что тебя показывают по телевизору? Хотя бы в самом начале знакомства.

– Без сомнения, льстило. Но такая странная штука – бывает, вас привлекает то, за что вы потом человека презираете.

Ирина ухватила полупрозрачное колечко огурца.

– Высказанное Джуд отношение к моим иллюстрациям может многому научить. Ты ведь знаешь, что она наговорила?

Рэмси взял палочку и принялся постукивать по столу.

– Джуд никогда не была дипломатична. Но ты не задумывалась, что некоторые из ее замечаний очень точны?

– Если бы я об этом задумалась, вообще не смогла бы продолжать работать.

– Она считала, что композиция у тебя выстроена блестяще, ты настоящий мастер. В рисунках для нескольких первых книг присутствовала некая безудержность, буйство темперамента. Сейчас этого нет.

– Увы, не так-то просто это вернуть. «Добавлю-ка я, пожалуй, немного буйства».

Рэмси грустно улыбнулся:

– Не стоит выпускать когти. Я просто хотел помочь. Чепуха получается. Я ничего не понимаю в твоей работе, но уверен, что ты по-настоящему талантлива.

– В прошедшем времени?

– То, что имела в виду Джуд, – это сложно выразить словами.

– Джуд не потребовалось много времени, чтобы облечь свою мысль в достойную форму, – язвительно заметила Ирина. – Эпитеты плоские и безжизненные самые запоминающиеся. Она выразила свое неодобрение предельно четко и наняла нового иллюстратора для своих нравоучительных повествований. Почти год моей работы псу под хвост.

– Прости, милая. Я понял, не надо повторять снова. Мы говорили о том, что вдохновение невозможно добавить, как щепотку соли. Это должно исходить от тебя самой. В снукере то же самое.

– Наверное, оформление книг перестало быть для меня той радостью, как прежде. Интересно, что бы это значило?

Ее пессимизм огорчил Рэмси.

– Ты еще слишком молода для таких мыслей.

– Мне уже за сорок, и я имею право говорить что хочу.

– Ясно. Но ты слишком красива, чтобы так говорить.

Лоренс иногда называл ее симпатичной. Серьезное заявление Рэмси приятно освежило.

– Если я и такая, то совсем к этому не привыкла. – Ирина подцепила жирный кусок угря. – Я была тощим, угловатым ребенком. Одни кости.

– Любопытно. Впервые встречаю женщину, которая не гордится своей худобой.

– К тому же меня все считали растяпой. А еще неуклюжей и неловкой. По-твоему, этим тоже надо гордиться?

– Трудновато. Но разве твоя мама не балерина?

Ирину всегда поражала способность людей помнить факты чужой биографии из далекого прошлого.

– Она не выступала после моего рождения. Этого она мне никогда не позволяла забыть. Я вызывала у нее отвращение, не была гибкой, не могла сесть на шпагат и дотянуться пяткой до головы. Даже согнуться к мыскам толком не могла. Постоянно на что-то натыкалась. – Ирина говорила, разглядывая свои руки; с легкой улыбкой Рэмси отодвинул чашку с зеленым чаем и потянулся к ней.

– Ох, я была ужасна, – продолжала Ирина. – Разумеется, не все дети наделены талантом, как Анна Павлова, но у меня еще и зубы выступали вперед.