Минуты будничного счастья - стр. 8
Выдержав продолжительную паузу, он отвечает в лоб, с беспощадной откровенностью, необходимой в определенных случаях:
– “Потому что думаю о разлуке. Не люби меня, я живу в Лондоне”.
Он хотел сказать, что плачет потому, что их любовь невозможна: он живет слишком далеко. В Лондоне. Она – в Сан-Ремо, он – в Лондоне, какая уж тут любовь! Он говорил это мне и моей девушке, которая живет очень далеко. То был очевидный знак судьбы. Я много думал о нас, меня одолевали сомнения, и однажды вечером песня рассказала мне про человека, уговаривающего любимую девушку разлюбить его, потому что он живет слишком далеко.
В тот же вечер я позвонил своему другу.
– Ты слышал? – кричал я в трубку. – Это знак судьбы! Я должен расстаться с ней!
Когда наконец я дал ему возможность вставить слово, друг объяснил мне, что человек в песне не говорил девушке: “Не люби меня, я живу в Лондоне”, и если бы я слушал лучше, то понял бы, что он отговаривал девушку любить его вовсе не потому, что он живет в Лондоне. На самом деле он говорил: “Не люби меня, я живу в темноте”. Не a Londra (в Лондоне), но all’ombra (в темноте).
Он говорил “в темноте”, потому что он слепой.
– Неужели ты не заметил, что он слепой?
– Конечно заметил, но при чем тут это?
Я не думал, что все слепые должны петь песни про слепых. Бочелли[2], по-моему, не поет.
Когда женщина, с которой я сплю, поняла, что каждый должен спать на своей стороне постели. Что можно сколько угодно обниматься до этого или проснувшись утром, но сон – другое дело, тут каждый сам по себе. Постель делится так же строго пополам, как в школе мы делили невидимой чертой парту с соседом.
Фраза, с которой я начинал школьное сочинение на любую тему: “Историческая, экономическая, философская, научная, политическая и социальная проблема двадцатого века…”
И получалось, что пять или шесть строчек у меня уже есть.
Когда утром меня будит телефонный звонок, я подхожу к телефону, и если позвонивший спрашивает: “Ты спал?”, всегда отвечаю: “Нет”.
Всегда, сам не знаю почему.
Снимаю трубку и говорю “слушаю” по возможности бодрым голосом. И первое, что произносит человек на другом конце провода, это:
– Ты спал?
– Нет, нет. Что ты!
И дальше я готов беззастенчиво врать, бормоча дурацкие фразы вроде “нет, я работал” или “я успел уже два раза сбегать по делам”. А если ничего другого не приходит в голову, говорю, что уже проснулся и как раз собирался вставать.
На другом конце провода упорствуют:
– Почему же тогда у тебя такой сонный голос? Брось, признайся, ты спал, зачем врешь?
И я клянусь чем-то очень для меня дорогим, что это не так, что я давным-давно не сплю, что у меня такой голос потому, что я с утра еще ни с кем не разговаривал, и вообще зачем мне врать, какой в этом смысл?
Серьезный вопрос. Зачем я вру? Какой в этом смысл? Да никакого – просто мне нравится.
День, когда я решил никогда больше не надевать пижаму, поскольку у всех пижам чудовищные расцветки. Кроме того, если верхняя часть пижамы – в виде майки, то она под горло и душит. Если в виде куртки, еще хуже: куртка не облегает, а существует отдельно от тела, как нечто чужеродное, и когда ты поворачиваешься в постели, упорно отказывается приспосабливаться к твоим движениям, ей на них наплевать. У тебя один выход: медленно вернуться в первоначальное положение и до утра спать не шевелясь.