Минус одна минута. Книга первая. Выход из равновесия - стр. 3

Тут Стас мельком глянул на Гарри, явственно понял, что тот и видел опубликованную Стасом видеозапись, и читал все, что «началось» потом – и окрысился:

– Ты-то чего из меня идиота делаешь?! Ведь сам уже все знаешь! Думаешь, мне приятно все это повторять?

– Ничего, повторишь, не переломишься, – хладнокровно ответил Гарри. – Мне Виктория Сергеевна велела тебя слушать хоть до утра. Она, видишь ли, боится, что ты с дурна ума натворишь чего-нибудь, если не выговоришься или с кем-то не подерешься. Я – вполне подходящая кандидатура. Рискнешь фотографией?

Стас хмыкнул и снова открыл бутылку.

– Эй, тормози, шеф, убьемся, – предостерегающе нахмурился Гарри и выдернул бутылку из рук Стаса. – Я еще хочу дослушать конец этой душераздирающей истории, а ты у нас, помнится, от расстройства косеешь мгновенно. Сюжет доскажи, потом дальше надираться будешь.

– Да уже почти все… Судя по всему, то, что они писали мне на сайте, ты уже читал. Все это покатилось по соцсетям и вообще по интернету, и все ученые встали дружным строем на свою собственную защиту. Есть классическая наука, есть диссертационные советы, есть рейтинг цитируемости, и такие, как я, наносят непоправимый вред делу современной науки. Понимаешь, уж очень большими идиотами выглядели на той записи все великие лингвисты российской современности. А потом им этого показалось мало. Я не знаю, где они нашли психиатра, который написал очень спокойную, профессиональную и убедительную статью о том, что меня не надо ругать, потому что меня надо лечить… Но они его нашли, увы.

Гарри вздохнул и сам наполнил стакан Стаса.

– Пей давай. Дальнейшее мне понятно. Непонятно одно: чего тебя так разобрало? Ты что – раньше думал, что все будет шоколадно и по-доброму? И с чего бы это ты думал именно так? Ты их в их собственном дерьме на блюдечке всему белому свету выложил и ждал, что они просто утрутся?!

Стас снова выпил, с силой растер руками свой бритый череп и с тоской уставился в темнеющее окно.

– Что я думал? – беспомощно повторил он. – Черт его знает… Я же романтик, понимаешь! Дурной романтик. Меня отец с детства приучил считать науку чем-то святым, прекрасным, единственным, что имеет смысл в этом безумном мире… Я всегда думал, что в науке достаточно найти реальные доказательства, построить точную и красивую теорию – и тебе все захлопают, дадут институт, чтобы эту теорию проверять, и потом будут с нетерпением ждать статей о результатах твоих исследований…

– Да? – иронично вопросил Гарри. – И какие же несокрушимые доказательства ты нашел своей идее о языке, данном инопланетянами? Или от кого там мы язык получили? Извини, забыл.

Стас как ошпаренный дернулся и недоверчиво уставился на Гарри:

– Ты тоже считаешь меня психом?

Тот тяжело вздохнул:

– О Господи… О науке – от папы, о дружбе – из «Трех мушкетеров»…

Стас молча встал и подошел к окну. Гарри бросил ему вслед:

– Ты хоть понимаешь, в какой реальности хотел бы жить? Или тебе именно эта реальность принципиально не нравится?

Стас еще поглядел немного на россыпь огней снаружи, потом повернулся и, жестко глядя на Гарри, сказал:

– Боюсь, моя реальность тебе не понравилась бы. Она, наверное, никому бы не понравилась… – он задумался, ища подходящие слова. И тут что-то произошло.

Он никогда потом так и не смог точно вспомнить, что именно почувствовал в ту секунду. Он только знал, что никогда прежде и никогда потом не испытывал ничего похожего: его крутило, растягивало, тащило, пекло, щекотало – причем все сразу. Казалось, это длилось ужасно долго – и не то чтобы это было неприятно или страшно, но…