Миллион для гения - стр. 30
– Экшен!? – переспросил Леонидов.
– Точно, экшен! – засмеялся Петров.
– Где же ты будешь показывать свой фильм?
– Найдем! Обязательно найдем. Думаешь, мало людей, которые хотят посмотреть фильм о театре? Миллионы!
– Да, миллионы, – согласился Леонидов и задумался.
– Пришлось уволить сценариста, – продолжал Петров, уверенно, стоя на мостике, широко расставив ноги и крепко держа штурвал, – он получил выгодный заказ и теперь занят на объекте.
– Заказ на другой сценарий?
– На какой сценарий? На сварку. Он же сварщик.
– Ну и пусть себе варит, – успокоил его Леонидов.
– Да, я тоже думаю, пусть варит. Пусть варит, – согласился Петров. – Алка тебя не приглашала на вечеринку? – вдруг спросил он.
– Нет, – удивился Леонидов, – какая вечеринка?
– Ну, как же? Да, ты не знаешь! Ни черта ты не знаешь! – ответил Петров, – у нее теперь собирается весь бомонд.
– А тебя пригласила? – спросил он.
– Нет. Пока нет, – признался Петров.
– Значит, мы с тобой пока не бомонд, – засмеялся Леонидов.
– Не бомонд! Это точно – не бомонд! Но, мы еще свое возьмем, старик, еще устроим такую вечеринку, мало не покажется, – и он поправил капитанскую фуражку на затылке.
– Ну, давай, старик, не пропадай, – закончил он. Его голос уже таял и растворялся в реве мощных моторов, а ракета, набирая обороты, мчалась по волнам в бесконечность морских просторов. Неслась в неизвестность, летела навстречу судьбе. Только не было на ней парусов…
– Вечеринка, – подумал он. – Вот почему все эти парашютисты были так одеты. Они летели на вечеринку. Сначала за детьми на кружки, а потом на вечеринку. Это был бомонд. Летающий бомонд в костюмах от Медильяне.
Собаки больше его не беспокоили. Они не исчезли совсем, но совершали набеги временами и поодиночке. И, что самое удивительное, они превратились в жалких дворняжек, которые лаяли все одинаково, издавая одни и те же звуки.
– Господин, Клейзмер! Миллион… Миллион… Миллион…
– Я не даю интервью, – отвечал он.
– Гоша!.. Миллион!.. Миллион!..
– Не даю! Не даю!
– Гоша!.. Ногти!.. Волосы!.. Борода!
– Интервью не даю!
– Консерватория!
– Нет! Нет!
Теперь ему было весело, и он вежливо, пунктуально снимал трубку, чем их злил. Как близок был этот человек – позвони ему и ты услышишь его голос. Обязательно услышишь! Но, как далек он был. Он ничего не хотел объяснять. Он издевался над ними…
Нет, не издевался. Просто эти псы, породистые, знаменитые, холеные и прилизанные, отпиаренные и зубастые, – палец в рот не клади, – стали теперь маленькими и безобидными шавками. В последнее время они так уменьшились в размерах, что, проходя по улицам, он боялся на них наступить. По телефону голоса их были едва слышны. Лишь какое-то вялое поскуливание. И ему по-настоящему было их жаль. Как они могут изо дня в день задавать одни и те же вопросы? Если они спрашивают об одном и том же, значит, они знают только это? Только это их волнует. Этим они живут! А мир так многогранен! Он так велик! Он бесконечен! Стоит повернуть голову немного в сторону, задуматься, помечтать о чем-то, посмотреть на этот мир другими глазами – своими глазами. Ведь у них остались эти глаза! Богом данные глаза и Дарвиным тоже. У каждого свой взгляд и мысли, свой путь, точка зрения, мировоззрение! Почему он слушает музыку? Потому что ни единая нота не повторяется, а каждая фраза уникальна! Каждая музыкальная история потрясает. Уводит в бесконечность. А нот в октаве всего двенадцать. А нот миллионы, но у каждого музыканта они свои. А у этих всего несколько слов: «Миллион, борода, ногти, волосы… Волосы, миллион, миллион». И живут они, и говорят лишь несколькими словами! И думают! А мир так велик и многомерен. Так сложен, что миллионы слов не объяснят его.