Миллениалы. Как меняется российское общество - стр. 10

Но возможны и качественные разломы, когда отношения между смежными поколениями выходят за рамки традиционного конфликта отцов и детей. Конфликт все-таки предполагает наличие содержательной коммуникации (пусть и протекающей в форме столкновений). Разлом же возникает при разрушении коммуникации, при котором артикулированный конфликт может отсутствовать: сторонам просто не о чем разговаривать, предмет для конфликта отсутствует, но и взаимопонимания тоже нет. В этом случае речь идет не просто о серьезных изменениях восприятия и поведенческих практик, но о переходе поколений в ситуацию своего рода параллельного сосуществования[7]. И тогда дело оказывается не в том, что миллениалы выступают против идеалов своих отцов и дедов, они, видимо, просто не идентифицируют их ни как идеалы, ни как то, с чем следует бороться.

Предлагаемая нами общая гипотеза заключается в том, что в 2000-е годы мы пережили социальный перелом, последствия которого будем ощущать долгие годы. В отличие от 1990-х годов, этот перелом в России не связан непосредственно с радикальными политическими или экономическими преобразованиями, – напротив, он происходил в отсутствие серьезных реформ, в период стабилизации и был вызван скорее сменой поколений – приходом более молодых людей с другими поведенческими практиками и способами восприятия происходящих событий. Конечно, смена поколений происходит периодически и сама по себе не является чем-то экстраординарным. Возрастные различия более или менее значимы в любое время, но мы полагаем, что именно сейчас они становятся более актуальными, выходя за рамки обычной коллизии отцов и детей. Происходят (во многом уже произошли) важные социальные сдвиги, которые скажутся в будущем и на последующих поколениях (подступающее поколение Z, вероятно, усилит эти тенденции). Представители социальных наук рискуют упустить эти сдвиги – отчасти в силу чрезмерного фокусирования на политических противостояниях и экономических катаклизмах, отчасти по традиционному увлечению анализом структурных параметров или систем ценностей, которые относительно ригидны и часто не позволяют уловить происходящие изменения[8].

Наблюдаемый перелом, по нашему мнению, следует охарактеризовать как вторую волну фундаментальных социальных изменений, которая в значительной мере является наследием постсоветских политических и экономических реформ 1980–1990-х годов, просто он произошел не сразу, не автоматически, потребовался определенный временной лаг, чтобы более молодые поколения, вошедшие в новую жизнь без старого багажа, повзрослели и, освоив новые цифровые и сетевые технологии, начали деятельно воспроизводить новые практики, делая социальные сдвиги необратимыми. Эта вторая волна изменений – менее шумная и не всегда четко различимая, но не менее важная по своим долгосрочным последствиям. Наша задача – увидеть и проанализировать эти изменения.

При этом советский простой человек, видимо, не исчез полностью (ничто не умирает окончательно), но этот архетип медленно, но верно отступает на задний план. Времена изменились. И некоторые симпатии молодых поколений к советскому прошлому не должны обманывать – у них другой взгляд на это прошлое и на историю в целом (возможно, более поверхностный), даже если внешне он порою напоминает советский. Для молодых людей советская эпоха становится воображаемым прошлым [Омельченко, 2018], это даже не ностальгия, ибо она уже не связана с личным опытом. Какой человек приходит на смену советскому, мы и должны понять.