Мили до тебя - стр. 17
Борисов читал первый лист, и в уголках его глаз появились сначала многочисленные морщинки, а потом мужчина захохотал. Что такого смешного он мог вычитать там? Неужели она опять написала какую-то чепуху?
— Что такое? — спросил резко.
Еще пара таких справок, и меня на самом деле отстранят от полетов. Эмили добьется своего. Я догадывался, почему она злится на меня. Надо будет все же поговорить с ней как-то и объясниться.
— Вот, — протягивая мне лист, — можете ознакомиться, — усмехнулся Борисов.
Пробежал глазами по тексту. Давление, пульс, температура, для меня тут не было ничего особенного. Пока глаза не дошли до строчки «Примечание».
«Плохое зрение, так как не видит дальше собственного носа. Плохой слух, так как слышит только себя. Лишенный чувств и этики придурок. Рекомендую отстранить от полетов, а лучше отправить домой».
— Надеюсь, это шутка? — скомкал одной рукой лист и швырнул на пол.
— Вот, можете ознакомиться с другим вариантом отчета, — протянул мне еще один лист.
Все данные повторялись, а в графе «Примечание» написано совершенно другое.
«Физическое и эмоциональное состояние капитана Р. Кейдена на отличном уровне. Разрешены полеты на сверхзвуковых истребителях. Плохие предыдущие показатели являются ошибкой в измерениях врача Э. Уотсон».
Она подписывала себе приговор последней фразой. Я поднял глаза на Глеба.
— Вы же понимаете, чем это ей грозит? Хотите дать этой бумажке ход? — ставя меня перед выбором, спросил он.
Черт, я был очень зол на нее. Тогда, в ее комнате, за ее выходку, готов был сам собрать ее вещи и отправить домой, но сейчас вспоминал слова из первой справки, и что-то не давало мне покоя. Что она имела в виду, написав это? Что я не вижу и слышу? Внутри все гудело от ощущения недосказанности. А сердце как никогда начало ускоряться, призывая меня не делать этого. Я покачал головой.
— Вы можете переделать? — бросил отчет ему на стол.
— Если вы этого хотите, то да, — кивнул Глеб.
— Я подожду, — садясь на стул, предупредил.
Глеб взял отчет и удалился.
Я же поднял скомканный ранее листок и развернул его, перечитывая строки.
«Плохое зрение, так не видит дальше собственного носа. Плохой слух, так как слышит только себя. Лишенный чувств и этики придурок».
Что же она хотела этим сказать? Что я должен увидеть и услышать? Что она сохнет по мне, как десять лет назад? Черт, она думает, я не вижу, как она похорошела. Пропали подростковая угловатость и сутулость. Сейчас передо мной была привлекательная женщина. Только у нас разные пути. Мы пробудем на этой базе пару месяцев и опять разъедемся в разные уголки нашей страны. То, что когда-то не срослось, не срастется снова. К тому же теперь я женат. И не смогу бросить Лизу.
Услышав звук открывающейся двери, я обернулся. В кабинет вошел Глеб и протянул мне новый листок.
— Великий русский писатель Лев Толстой говорил: «...Мы любим людей за то добро, которое мы им сделали, и не любим за то зло, которое мы им делали». Я не знаю, что у вас там было в прошлом, да и это не мое дело, — начал он, садясь на свое место, — но, надеюсь, вы перестанете мучать друг друга и займетесь делом. Документы передадите лейтенанту Куперу.
Я пробежал глазами по строчкам, доверять я теперь не мог. Но ничего кроме разрешения к полету и сбоя техники, которую отправят на повторную поверку, не было. Я поднял глаза на Глеба.