Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения - стр. 41
Спустя несколько вечеров они, как всегда, сидели в гостиной за керосиновой лампой. К автомобильному аккумулятору подключили старую магнитолу и слушали радио «Проминь», где после интервью с орнитологами-полярниками уже минут 15 передавали джаз. Белла перечитывала «Войну и мир» и неожиданно спросила:
– А вы приблизительно хоть представляете, как танцевали мазурку?
Дядя Дима от неожиданности встал. Мазурку танцевать он, конечно, не умел, но сам вопрос, словно пробив деревянные ящики его новой, полной ограничений жизни, ее голос поверг его в то естественное и прекрасное состояние, когда уместно задавать подобного рода вопросы.
– Я не уверен…
Белла тоже встала, глядя на него так, будто перед ней был не совсем он:
– Такая музыка чудесная, можно, я попробую?
– Со мной? Мазурку?
– Да, да, что-то вроде, – она накинула на плечи шарф, в который куталась последнее время, стала к дяде Диме вполоборота, приподняла руку, он догадался, осторожно взял своей клешней. Музыка была легкой, приятной, хотя к мазурке не имела никакого отношения. Белла несколько раз легко, ненарочито коснулась его всем телом, и была теплой, мягкой, как то сентябрьское послеобеденное тепло, а дыба внутри его тела, словно смазанная маслом, легко отщелкнула несколько витков назад.
Когда установилась ясная, хотя и очень ветреная погода, они стали гулять: далеко-далеко, вдоль берега, и за много километров пути им встречались только чайки, а пейзаж был неизменно гладким, срывающимся обрывом к серому морю с низким алым солнцем, садящимся непривычно сбоку, совсем не там, где летом. У Беллы не было теплой одежды, и дядя Дима давал ей свои камуфляжные брюки, пахнущий мускатным орехом и драгоценным сибирским деревом свитер, рыболовецкую брезентовую ветровку с большим капюшоном, резиновые сапоги, в которые она подкладывала скрученные носки. Когда шли обратно и ветер дул им в лицо, Белла бралась обеими руками за его локоть, прижималась к плечу.
Однажды дядя Дима поехал в город за продуктами. Беллу он не звал, и она какое-то время слонялась одна по ставшему вдруг таким большим и незнакомым дому, слушала ветер, заходила в комнаты, поправляя подушки и одинаковые покрывала. Потом оказалась перед внутренней дверью в его квартиру – оббитая дерматином, эта дверь, в торце коридора, находилась на небольшом возвышении и была как бы в стороне от остальных дверей, и Белле никогда раньше не приходило в голову зайти туда, особенно в свете четкого и однозначного запрета хозяина. Подумав, что это было в разгар сезона, когда имелись все основания не доверять ей, и что там вполне могут быть книги, и что там, скорее всего, закрыто, Белла опустила ручку, чуть потянула на себя, и с легким щелчком дверь поддалась.
В крошечной прихожей были совсем другие, блеклые советские обои, тут и пахло иначе. На полу валялись какие-то куртки, вперемешку с обувью. Некоторые ботинки были почти новыми и заметно меньше тех, более поношенных, которые иногда надевал дядя Дима. Сперва Белла прибрала все это, развесив по вешалкам в обклеенном потрепанными обоями встроенном шкафу, распихав по полкам. В комнате все стены были облеплены фотографиями, преимуществено армейскими. Пейзажи были какие-то афганские, с барханами и горами, ребята на бэтээрах, правда, выглядели чуть современнее, да и печать была цветной, новой. Было много снимков ребенка, скорее всего мальчика, и женщины, его мамы. Местами они были втроем или вдвоем – молодой мужчина, почти еще юноша, сероглазый, с высоким лбом, казался смутно знакомым. Было много фотографий той женщины – она выглядела довольно просто, с волевым неулыбчивым лицом, светлыми прямыми волосами до плеч. Была свадебная фотография с позолоченной в углу датой – ‘95-й год.