Мика и Альфред - стр. 53
И от греха подальше Мику выпустили «за отсутствием состава преступления».
Однако уже решением жилищной комиссии ЦОКСа Мике больше не разрешили жить в гостинице и переселили его в общежитие. В бывший кинотеатр «Алатау». Совсем рядом с его звукоцехом.
Мика собрал вещи. Свои взял с собой, папины сдал в камеру хранения гостиницы и ушел.
По пути заглянул в дворницкую пристройку во дворе.
Усталая старуха Кульпан пила чай из большой пиалы, отщипывала кусочки лепешки.
– Эй, бола! Чай пить будешь? – спросила старуха. – Сахар – джок...
– Джок так джок. Могу и без сахара, – улыбнулся ей Мика.
Старуха плеснула чай в свою пиалу и подала её Мике. Отщипнула себе от лепешки малюсенький кусочек, всю остальную лепешку пододвинула Мике.
– Кушай. Я уже.
– Спасибо, Кульпан.
– На здоровье кушай.
– Я не про чай...
Старуха не ответила. Видно было, как в ней закипала ярость. Мика прихлебывал чай, чувствовал, что старуху вот-вот прорвет.
– Не надо, бабуль. Все же обошлось, Кульпан...
– Как «не надо»?! Как жить дальше?! Сапсем нельзя!.. Я ей говору: «Мишька в турме! Беги, кричи, что ребенок у тебя в койке был, невиноватый он – весь ночь ты с Мишькой спал!..» А она говорит: «Какой ужас!» И все! Я говору: «Зачем ужас? Бежать надо, просить надо... Ты красивая, тебя слушать будут...» «Не могу», – говорит. «Муж», – говорит. «И еще один человек...» – говорит. Я говорю: «Ты – сука! Как ибаца с малчиком, так ты первый, а как... Сама твоему мужу расскажу!» А она плачет, денги мне давая. Я взял денги, плюнул в них, на пол бросил, тапочком растер и ушел... Кушай лепешку счас же! Сапсем плохой стал...
Мика замер с пиалой в руке, с куском лепешки во рту:
– Рассказала?..
– Чего «рассказала»?
– Мужу...
– Нет. Тебя боялся.
– Почему меня?!
– Ты сказал: «Заложишь – зарежу!»
И старуха захихикала, прикрывая беззубый рот коричневой сморщенной ладошкой.
В первый же месяц жизни в общежитии киностудии, в бывшем кинотеатре «Алатау», Мика Поляков схлопотал еще два привода в милицию.
Один раз, когда пропало все постельное белье у Симы Поджукевич, только что получившей похоронку на мужа и жившей с двумя детьми за тремя занавесками в самом углу зала, и второй раз – когда была взломана клетушка обувного отдела костюмерного цеха и похищены оттуда восемь пар почти новых кирзовых солдатских сапог.
В эти разы в милиции Мику не били. Наверное, боялись старуху Кульпан с ее вторым племянником цековским товарищем Жантуреным.
Но кричали на Мику, руками перед носом махали, стращали бог знает чем, чтобы сам сознался! Обзывали по-всякому, за шкирку трясли...
Продержали сутки и выгнали.
Во второй раз, казалось, – посадили накрепко. Да вот ведь незадача – отловили на рынке барыгу со студийными солдатскими сапогами! А тот возьми и скажи, поглядев на Мику:
– Не-е-е... Это – пацан. А те двое, у которых я сапожки брал, те – бычки. Им лет по двадцать. А то и побольше...
Барыге поверили. Он уже год «стучал» в ментовку. Как тогда говорили: «пахал на сдам с мусорами». То есть трудился совместно с милицией, которая закрывала глаза на его скупку краденого и берегла его как особо «ценный кадр».
Мало того, барыга вспомнил и простыни с пододеяльниками, которые приносили ему эти же два молоденьких бычка. Но постельное белье от него уже ушло, а вот кирзачей три пары еще осталось. Можете забрать, пожалуйста... Ему, барыге, по сотрудничеству с нашими замечательными органами, по дружбе ничего не жалко. Где наша не пропадала!..