Мика и Альфред - стр. 36

– Что?! Что такое?! Зачем! Что тебе нужно, мальчик?! Почему?! У меня ничего нету!.. Я ничем не могу тебе помочь!..

Мику чуть не вытошнило от отвращения. Слез как не бывало.

– Я – Мика Поляков, Алексей Николаевич. Сын Сергея Аркадьевича, и...

Мика замолчал. Продолжать не имело смысла. Он видел испуганные прозрачные голубые глаза Ольшевского, и от этого Мике стало так одиноко и тошно, что и не высказать!..

А Ольшевский потрясенно разглядывал Мику, потом лицо его, сохраняя все то же испуганное выражение, приобрело некоторые черты осмысленности, и он неожиданно забормотал плачущим голосом:

– Боже мой, Мика... Я же вас совсем не узнал!..

К себе не пригласил. Не спросил – голоден ли. Не нужна ли помощь. Обращался к Мике почему-то на вы.

Тут же, на гостиничных ступеньках, под недреманным швейцарским оком, рассказал, что будто слышал от кого-то – Поляковы задержались в Свердловске. Матери стало хуже. Когда приедут – этого никто не знает. Не задал Мике ни единого вопроса. Все прижимал свою авоську с продуктами к груди. Двумя руками.

Распрощался с Микой с таким нескрываемым облегчением, что даже швейцару стало стыдно за красиво и тепло одетого московского гостя.

А Ольшевский, прижимая к груди продукты, молодо и упруго взбежал по ступенькам мимо швейцара и уверенно зашагал по фойе к лестнице, ведущей на второй этаж.

Мика и швейцар смотрели ему вслед.

«Ах ты ж сука... – подумал Мика и ясно вспомнил, как когда-то в Ленинграде Ольшевский очень квалифицированно разбирал и нахваливал его рисунки. – Чтоб тебя, блядюгу!..»

Не успел Мика даже домыслить до конца свою обиду, как Ольшевский на совершенно ровном месте неожиданно споткнулся и упал на ковровую дорожку гостиничного фойе. Лопнули пакеты с пшеном и сахаром, раскатились в разные стороны консервные банки...

«Вот... – удовлетворенно подумал Мика. – Обыкновенный взрослый бздила... А убивать его не за что. Сам сдохнет когда-нибудь...»

Он отвернулся и снова сел на ступеньки лицом к арыку. Все равно ждать «воронок» здесь. Шаг вправо, шаг влево... А пошли вы все!

Услышал за спиной странный скрип, но не повернулся.

– На-ко вот. – Из-за Микиной спины швейцар протянул ему большое теплое красное яблоко. – Настоящий апорт.

Мика молча взял яблоко.

– Это ты его? – тихо спросил швейцар.

– Что?

– Опрокинул ты его?

– Наверное. Я и сам толком не знаю.

– Я так и подумал, что ты, – тихо проговорил швейцар. – У тебя глаз был... Будто ты не в себе малость.

– Я и сейчас не в себе, – признался Мика.

– Не-е-е... Сейчас у тебя совсем другой глаз. Ты ешь, ешь...

– Потом, – сказал Мика и спрятал яблоко в карман бушлата. – Можно я посижу здесь? Сюда машина наша должна прийти.

– Сиди, – сказал швейцар и, скрипя протезом, стал подниматься к своему месту у дверей. – Сиди. Мне не жалко.

... Через час к гостинице подкатил детдомовский «воронок».

Влезая внутрь фургона через заднюю дверь и протискиваясь сквозь конвойный отсек, отгороженный проволочной сеткой с внутренней распахнутой сейчас дверцей, Мика сразу же почувствовал в воздухе стойкий запах плана. Или анаши. Как кому нравится...

Серые солдатские одеяла, перевязанные в пачки, заполняли чуть ли не весь фургон. По самый нижний обрез маленьких окошек в железных решетках.

Уже перекурившиеся анашой паханы валялись наверху и по очереди прихлебывали из водочной бутылки, закусывали ломтями свежего хлеба, которые отрезали от целой буханки большой парикмахерской опасной бритвой.