Михаил Зощенко. Беспризорный гений - стр. 44
И это вполне объяснимо. Пирожное – пища буржуйская, и отношение к «пожирателям пирожных» у простых людей нервное. Но ненависти ни к кому у Зощенко нет – об этом он сам писал в одной из автобиографий. Понимаешь и монтера, который «слетел вдруг с резьбы», боясь не расплатиться за поедаемые лакомства, однако и сама аристократка написана вполне сочувственно и даже симпатично: вообще «женщины из общества» во всех рассказах Зощенко выглядят совсем неплохо, порой даже привлекательно. Взять тот же его рассказ про зубную врачиху, которой корыстная молочница на время продала своего мужа, а тот решил остаться с симпатичной и богатой врачихой навсегда… Вот это отсутствие ненависти к кому бы то ни было и было главной причиной преследований Зощенко со стороны тех, кто ненавистью кормился, кто отвечал за «производство ненависти» в нашей стране.
А у Зощенко – при всей грусти его жизни – в рассказах дышит доброта. Вот, например, что плохого в этом рассказе? Все хорошие, и всех жалко:
«Тяжелые времена
Перед магазином Егорьевского кредитного общества Иван Егорыч остановился. Он успокоительно похлопал рукой по брюху лошади и сказал ей:
– Входи, Маруська… Входи, не пужайся. Чичас мы тебе хомут купим, дура твоя голова. Не понимаешь своего счастья…
Лошадь тревожно фыркнула одной ноздрей и вошла вместе с хозяином в помещение».
И кобыла – симпатичная! Волнуется, как человек!
«…Покупатели радостно удивились. Кто-то с восторгом махнул рукой и сказал:
– Ну-у, лошадь, братцы, в лавку пришедши. Ах, дуй их горой!»
Зощенко дарит нам необыкновенные происшествия, как в любимых народных сказках, где животные общаются с людьми.
«Маруська остановилась у прилавка и ткнулась мордой в конторку, рассчитывая на овес.
Заведывающий испуганно отстранился и обидчиво сказал Иван Егорычу:
– Да ты что ж это, бродяга? Ты что ж это с лошадью пришедши?
– Да мне хомут надо-то, – сказал Иван Егорыч. – Примерить чтоб… А лошадь, ты не беспокойся, она тихая. Не пужается посторонних предметов.
Заведывающий отмахнулся от лошадиной морды счетами и с удивлением сказал, обращаясь к покупателям:
– Да что ж это, братцы? Лошадь у меня в магазине… Да что ж это такое будет? Она и нагадить может на полу… И покупателя раздавить…
– Нету, – сказал Иван Егорыч, – она дюже смирная. Гляди, стоит, в конторке роется… Не махай на ее счетами-то. Не имеешь права махать на животную.
Заведывающий побагровел, всплеснул руками и бросился к двери, призывая на помощь милицию.
– Ладно, не расстраивайся, – сказал Иван Егорыч. – Не рви глотку-то – жрать пригодится… Ну нельзя – не надо. Эка штука. Так бы и сказал: нельзя, мол, с лошадью. Я и уйду. Дерьма тоже.
Егорыч потянул лошадь за уздечку, чмокнул губами и сказал:
– Что ли идем, Маруська. Гонят отсюдова, дьяволы.
Иван Егорыч вышел из лавки, плюнул сквозь зубы на дверь и сказал, обращаясь к публике:
– Ну и времечко. Лошадь в лавку не допущают… А давеча мы с ей в пивной сидели – хоть бы хны. Слова никто не сказал. Заведывающий даже лично смеялся искренно. А этот нашелся гусь… Ну времечко.
– М-да, – сказал кто-то из толпы сочувственно, – тяжелые времена».
Кто не улыбнется, читая такое? Просто слезы наворачиваются, «слезы счастья»! Даже лошадь узнаваемая, «наша»! О Зощенко пишут – те, кто по-прежнему требуют от литературы лишь ненависти – «показал мурло», «пригвоздил»… Кто бы за это его полюбил? А в рассказах его – любовь. Они греют каким-то нескладным добродушием, терпимостью. Зощенко нашел свое «петушиное слово», приближенное к народу, «самое правильное сочетание неправильных слов», вызывающее улыбку сочувствия, ощущение «своего человека». «Как уст румяных без улыбки, Без грамматической ошибки Я русской речи не люблю», – сказал гениальный Пушкин, и для объяснения всеобщей любви к рассказам Зощенко фраза эта, пожалуй, подходит. Публика это обожает – «чтоб не умнее их!» Тогда – любят! И не только рассказы, но и автора! Он стал «своим среди чужих» и даже – «самым своим», роднее деверя и брата. Мало кого из классиков за всю историю литературы так любила толпа, к нему приставали на улицах, появились даже авантюристы, выдающие себя за Зощенко – это уже самый пик популярности! И даже вагоновожатые, не в силах выговорить трудное название «Улица зодчего Росси», произносили, на радость пассажирам: «Улица Зощенко Росси» – и народ смеялся. Пассажиры Зощенко знали!