Мгновение полёта в пустоте - стр. 12
— Давай узнаем, звёздочка? – прохрипел, запуская ей руку под спину и расстегивая бюстгальтер. — Знаешь, сколько у меня не стоял на бабу просто так? Вот та шикарная девка в синем платье? А ты знаешь, малышка, что пока она не возьмет у меня в рот, у меня на неё не встаёт? У меня вообще уже давно вот так просто не вставал. А с тобой… я могу кончить уже сейчас, словно не трахался месяц, держусь, потому что… да даже не знаю, могу кончить — уверен, что поцелую тебя и встанет снова. Потому что ты вкусная, карамельный кофе и слезы, херачит по мозгам, звёздочка…
— Сопли ещё, – шепнула она, явно психуя, потому что её трясло, отдавалось во мне, трясло от желания. И сказала она это на нервах, желая остановить меня, но… или нет?
— И сопли, – согласился ей в губы. – Забыла что я писал, звёздочка? Меня таким не пронять? Меня заводит ещё сильнее! – и запустил ей руку между ног, наконец добираясь до влажного лона, до мокрого, такого, что понял – вот если и мог бы остановить себя до этого момента, то сейчас меня и локомотив не сможет остановить. Что ей там в себе не нравилось? Было так откровенно плевать… — И ты течёшь, моя крошка, течёшь… ещё немного…
Я не стал договаривать, потому что снял лифчик и одновременно в ней вспыхнул стыд – от слов что я говорил и обнаженной груди, которую сейчас изучал. Звёздочка хотела закрыться, но…
— Нет, нет, не смей. Потрясающая, – прошептал, целуя тяжёлую небольшую женскую грудь. Мягкую, нежную, от моей ласки соски сжались сильнее, этот потрясный момент – куда ещё? И твою ж мать что не так?
Целовал, сдерживая себя от более внушительного напора.
— Знаешь, как я устал от фальшивого? Латекс, синтетика, силикон? Помада, мерзкий вкус, пластмасса, под пальцами эта структура неестественности, будто от возникшей складочки или прыща случится конец света, будто всё можно поправить с помощью хирургического скальпеля, уколов и тренера по фитнесу. Натренировать свою душу быть открытой… но да, малыш, откроешь и вот такой, как я садист и циник обязательно плюнет, попробует загадить, или уничтожить.
Я говорил раздевая её, целуя обнажённую кожу, стаскивая юбку, колготки и трусы одновременно, чтобы вот сейчас точно никуда не делась… обнажая округлый животик, который тут же был стыдливо прикрыт ладошкой, за ним и треугольник волос на лобке. И это кажется невыносимый триумф создателя – женщина. Твою ж мать, у которой неидеально тело, совсем неидеально, есть волосы в положенных местах, есть складки, этот мягкий рельеф тёплого тела, которое хочется сжимать, мять, кусать, целовать…
Встал над лежащей женщиной и кажется в сумерках номера видел, как она полыхает стыдом. И это тоже было невыносимо прекрасно.
Я сделал шаг назад:
— Замри, – приказал, на деле ожидая, что сейчас попытается остановить меня.
Но она не остановила, она действительно замерла и пока я снимал с себя джинсы и трусы, пока надевал резинку, видел как она часто дышит, как груди с затвердевшими сосками поднимаются и опускаются от движения грудной клетки, под которой долбилось с невероятной скоростью сердце, а лёгким не хватало воздуха, чтобы прийти в себя. Успокоится… нет.
Я никак не мог понять, что делать и как. Впервые за своё взрослое сознательное мужское изучение женской сексуальности, стало не по себе, неровно и неуютно, потому что побоялся напортить всё.