Между ангелом и волком - стр. 6
И ходишь каждый день мимо этой двери – каждый раз затаив дыхание, будто если дышать, дверь сама откроется и секретам конец.
А потом – рраз! – и от Рождества уже ничего не остается, кроме конфетных оберток и маминого подарка, потому что, конечно же, никакого Николауса не бывает, а на подарки зарабатывает мама в скотобойне Родла.
«Мам, а в этом году опять будем у дяди Вильфрида справлять?» – спрашивает каждый год Вольфи.
Первое «взрослое» Рождество – ему было пять лет – они провели в доме на улице Сахарная Мельница. Он до сих пор помнит огромную елку – до потолка, увешанную прозрачными шарами с нарисованными домиками и зверями, натертые воском полы – до блеска – и накрытый в обычно запертой «крестьянской горнице» стол. Блюдо посередине стола с огромным гусем в поджаристой шкурке. И жарко протопленные комнаты – не то что у них зимой.
А мама отводит глаза и нарочито спокойным голосом отвечает: «В этом – нет. Может быть, в следующем. Не каждый же год справлять одинаково». Но этот обещанный следующий год отчего-то никак не приходит.
Рраз! – и наступают Мрачные ночи да зачарованные дни, время от Рождества до праздника Трех королей в январе, когда по свету рыщет нечистая сила. Например, госпожа Берхт, про которую рассказывала Вольфи тетя Виола.
Тетя Виола рассказывает, как поет. Когда Вольфи был маленький, он с ногами забирался на стул у огромной плиты и смотрел, как тетя Виола печет рождественское печенье: маковое, шоколадное, бисквитное с морковными цукатами и его любимое – «глазастое». У него в середке – колодец, со дна до самого верху наполненный абрикосовым джемом, а бока посыпаны пудрой, белой, как снег. Рождество без печенья тети Виолы – не Рождество.
Тетины руки летали над блюдами с готовыми звездами и цветами, она украшала их шоколадом, молотыми зелеными фисташками и рассказывала:
– Маленькая она, щупленькая, госпожа Берхт, волосы как пакля, спутанные, а одеваться любит в белое платье. Хотя, конечно, самое главное – одна нога у нее перекручена, ну, словно попала на поле в молотилку или еще куда. Придет, встанет у городских ворот, чтобы лучше видеть, кто из детей в этом году слушался, а кто баловался. Плохих госпожа Берхт заберет, плохим напасти накликает. А хорошим поможет и одарит – подарками и хорошими новостями.
В пруду – и тетя Виола кивает куда-то в сторону, туда, где, если идти по улице Сахарной Мельницы и свернуть на Кожевенную, покрытый снегом Ледяной пруд, – хранит она души нерожденных младенцев. А за ней вышагивают дети, которые умерли до крещения – вот так вот, вереницей, в детских рубашонках. Ее никто не видит – только те, к кому она приходит. Ну и те, кто родился в воскресенье – те вообще всю нечисть видеть умеют, они особенные.
И еще в Мрачные ночи несутся по заснеженным полям вокруг Городка Ц. призрачные всадники на рослых конях, а под ногами лошадей вьются поджарые черные собаки – это их время, время Дикой охоты. Горе тому, кто не прибрался в доме, кто оставил на чердаке сушиться мокрое белье – неулыбающиеся всадники прихватят забытые простыни с собой, чтобы сшить из них в наступающем году саван для тех, кто живет в доме.
Мама морщится, когда все это слышит – она вообще считает тетю Виолу доброй, но глуповатой – а однако ж с чердака вещи убирает и бельевые веревки сматывает в клубок. Так, говорит, делали и бабушка, и прабабушка – и не ей старые традиции нарушать. А вдруг и впрямь призрачные всадники появятся в доме и принесут несчастья? Во всем Городке Ц. не найдешь того, кто забыл до Мрачных ночей снять белье с чердаков.