Меж трех огней. Роман из актерской жизни - стр. 12
В комнате было как бы шмелиное жужжание. Копровская читала вслух, вполголоса, по временам взглядывала в зеркало и играла лицом. Дабы заглушить ее говор, Лагорский сам стал бормотать. Так длилось с четверть часа.
Наконец он проговорил:
– Хорошо бы чаю напиться теперь.
– Ох, опять зажигать бензинку! – вздохнула Копровская. – Мне чаю не хочется. А ты пей сельтерскую воду.
– В такую-то холодину? Да что ты? А бензинку может и Феня зажечь и согреть на ней воду.
– Надо же и девушке дать покой. Она спать хочет. Скоро десять часов.
Но Лагорский уж закричал горничной:
– Феня! Зажгите, пожалуйста, бензинку, скипятите воду и заварите чай! Мне пить хочется. Надо за булками послать, – сказал он жене. – У нас сливочного масла нет?
– Откуда же оно возьмется! Что было сегодня утром, мы съели, – отвечала Копровская.
– Надо и за маслом послать. Да кусок колбасы или ветчины купить, что ли?
– Для тебя есть там корюшка жареная. Хлеб черный есть.
– Этого мало. У меня аппетит зверский.
– Ну так и иди сам в булочную и колбасную. А Фене некогда. Она должна за бензинкой смотреть и воду кипятить. Да и наработалась уж она сегодня.
– Да я раздевшись и в туфлях.
– Оденешь сапоги-то, что за барство такое! И боже мой, как ты обленился! – ворчала Копровская.
Лагорский начал надевать сапоги, надев их, напялил на себя пальто и, покрыв голову шляпой, отправился за покупками. Минут через десять он вернулся со свертками с едой и с букетом ландышей и поднес его Копровской.
– Сейчас на улице у мальчика купил, – сказал он. Копровская улыбнулась, взявши букетик, и проговорила:
– Как это ты надумался сделать жене приятное? На тебя не похоже. Ведь это первый подарок от тебя после того, как мы сошлись вновь.
– А чечунчи-то я тебе пять аршин на кофточку презентовал, которая у меня от Нижнего Новгорода осталась?
– Так ведь то Васютке на костюм пойдет, когда он приедет к нам на каникулы.
Лагорский развертывал из бумаги колбасу, булки и кусочек сливочного масла.
– У нас есть тарелки? Дай тарелочки, чтоб разложить все это, – говорил он.
– Зачем? Потом мыть надо тарелки. Пускай так на бумаге лежит все, – отвечала она.
– Ах, как не нравится мне эта бивуачная, лагерная жизнь! – вздохнул он.
– Ну так найми себе лакея. А ножик для колбасы и для масла есть. Вот возьми…
Она подала ему складной ножик.
Вошла Феня, внесла два чайника с кипятком и заваренным чаем и три тарелки.
– И тарелочки принесла, милая? Молодец, девица! Приучайся всегда к порядку, – сказал, улыбаясь ей, Лагорский и потрепал ее по плечу и по спине.
Копровская сверкнула глазами, но ничего не сказала.
Лагорский начал есть. Он ел с большим аппетитом. Подсела к столу и Копровская и тоже пила чай и ела колбасу на булке с маслом. Через минуту она тихо сказала:
– Ты ужасный петушишка, Василий. Ведь вот я и за мою Феню боюсь. Ты думаешь, что я не вижу, какими плотоядными глазами ты на нее смотришь? А она девчонка молоденькая, глупая. Нельзя при тебе молодых горничных держать.
Лагорский только покачал головой и проговорил:
– Ах, ревнивица! Знаешь, ведь уж это ужас что такое! С тех пор как мы во второй раз сошлись, ты стала вдвое ревнивее.
Глава VII
Наступал май. Приближалось открытие спектаклей в обоих садовых театрах, как в театре сада «Сан-Суси», где служили в труппе Лагорский с Малковой, так и в театре сада «Карфаген», где имела ангажемент Копровская. Спектакли в «Карфагене» должны были начаться 1 мая старой трехактной легкой переводной комедией.