Метро 2035: Питер. Специальное издание - стр. 11
– Понял, – сказал Иван. Держал ее крепко, чувствуя, как уходит из Катиного тела дрожь. Голова кружилась – от усталости, наверно. Красный свет казался чересчур резким.
Все, пора на боковую. Только…
– Знаешь, зачем я ходил… – начал Иван.
В палатку ворвался Пашка. Угрюмо прошествовал к столу, схватил бочонок с пивом, буркнул: «Звиняйте, забыл». И вышел в дверь мимо остолбеневших любовников.
– Ну, пиздец, – сказал Иван, глядя вслед другу.
Катя посмотрела на его растерянное лицо и вдруг начала хохотать.
Он вышел из медчасти, забрав только сумку и автомат. От брезента ощутимо воняло жженой резиной. Иван поморщился. Сейчас бы почистить оружие и спать. В глазах резь, словно сыпанули песка. Тяжесть в голове – чугунная и звенящая, как крышка канализационного люка.
Впрочем, осталось одно дело.
– Пашка! – Иван осекся. Рядом с палаткой уже никого не было.
– …в некотором роде это ответ на знаменитое высказывание Достоевского: «…широк человек, слишком даже широк, я бы сузил».
Иван остановился, услышав знакомый голос.
Возле искусственной елки, увешанной самодельными игрушками и даже парой настоящих стеклянных шаров, сидела компания полуночников. Гирлянду на елке никогда не выключали – цветные диоды энергии ели минимум, а света для ночной смены вполне хватало. – Вот что получается. Мы сузили свой мир, – говорил пожилой грузный человек с черной растрепанной бородой. – До этого жалкого метро, до живых – пока еще! – станций. А ведь это конец, дорогие мои. Так называемые диггеры или сталкеры – самая опасная профессия…
– После электрика, – подсказали из темноты.
– Совершенно верно, – сказал Водяник. – После электрика.
У профессора бессонница, поэтому Иван не удивился, застав его здесь – у елки было что-то вроде клуба. И надо бы спать, а душа неспокойна. Один выпивает, другой ходит к елке, песни поет и байки слушает. Впрочем, пообщаться с Водяником в любом случае стоило. Ходила шутка, что, столкнувшись с профессором по пути в туалет, можно ненароком получить среднее техническое образование.
А еще говорили, что анекдот, рассказанный Водяником, тянет на небольшую атомную войну. По разрушительным и необратимым последствиям.
Профессор не умел шутить, хотя почему-то очень любил это делать.
– А как же Саддам, Григорий Михайлович? – спросил кто-то. Про Саддама Великого Иван слышал. Про него все слышали.
Когда случилась Катастрофа и гермозатворы закрылись, люди впали в оцепенение. Как кролики в лучах фар. А потом кролики начали паниковать – выяснилось, что отпереть гермозатворы нельзя, автоматика выставлена на определенный срок. Тридцать дней. То есть Большой Пиздец все-таки настал. Радиации на поверхности столько, что можно жарить курицу-гриль, прогуливаясь с ней подмышкой.
Тут людей и накрыло.
Дядя Евпат рассказывал, что прямо у него на глазах один большой начальник – тот сидел в плаще и шляпе, держа в руках дорогой портфель из коричневой кожи – достал из этого самого портфеля пистолет, сунул в рот и нажал на спуск. Кровь, мозги – в разные стороны. А люди сидят плотно, народу набилось, не сдвинуться. Всех вокруг забрызгало. И люди начали смеяться, – говорил дядя Евпат. – Я такого жуткого смеха в жизни не слышал. Представь, сидит мужик без половины башки, даже упасть ему некуда, а они ржут. Истерика. Вот такая комедия положений…