Метро 2033: О чем молчат выжившие (сборник) - стр. 25
И теперь он смотрит в будущее. Пристально, глубоко, настолько глубоко, что человеку в офицерской форме и не снилось в его «одиноких» кошмарах. И всегда – вот уже четыре дня подряд – видит одно и то же. Сейчас он прогонит отчаявшегося человека в старой, порядком поношенной офицерской форме и будет вновь смотреть. Глубоко-глубоко.
Человек в офицерской форме хочет махнуть рукой – демонстративно, зло, безнадежно. Но шаман уже не здесь, он скрыл глаза под татуированными веками – и демонстрировать что-то уже некому. И незачем. Офицер уходит – туда, куда не хочет идти, в общину, где ждут ответа и надежды. И где сегодня не дождутся ни того, ни другого.
Шеймен ныряет глубоко-глубоко, настолько глубоко, что не может вспомнить старого измученного человека в форме. Здесь нет ни времени, ни места, ни человека в форме. Едкая, беспросветная темнота и вязкая, без малейшего звука тишина. Это – будущее, которое пока не наступило. Его еще нет. Есть только Шеймен, его протянутая ладонью вверх рука и ожидание. В раскрытую ладонь ложится монета. Ее не было здесь и не будет после, когда она взлетит и упадет обратно в ладонь. Она покажет Шеймену свою грань и вновь перестанет быть.
– Орел, – думает Шеймен оглушительно громко. Он не знает, кто должен его услышать, но старается изо всех сил. – Орел!
Подбрасывает монету. Ловит. Держит сжатый кулак перед своими ало-яростными глазами. Разжимает пальцы. Решка. Опять. Всегда. Он хватает монету, чтобы перевернуть, увидеть нужную грань, но другой грани нет. Есть только решка, всегда только решка. Он забудет свое видение, оставит в глубине и снова – завтра, через неделю, сотни раз подряд – загадает орла.
Дело в нем, ему нельзя вести людей на охоту. Благословение обернулось проклятьем.
Шеймен открывает глаза. Он снова здесь и сейчас. И он кривит губы в злой усмешке. Здесь и сейчас. Если судьба зла к нему, он сломает эту судьбу, он создаст себе новую. Сам. Ведь он – Шеймен. Тот, кто видит, тот, кто может.
Безмолвный Екатеринбург под слоем грязно-серого пепла. Укутан радиоактивной пылью, ловит последние отблески солнца, вязнущего в трясине горизонта. Серый город теряет свой единственный цвет, сливаясь с бесцветно-темной ночью. Умирающему городу страшно, он боится однажды стать мертвым, он боится остаться с ненавистной ночью навсегда.
Уцелевшие многоэтажки Новой Сортировки почтительно гнутся пред низкорослой Старой Сортировкой. Старая Сортировка почтительно тянется к земле. Земля – это руины, вывернутые наизнанку дороги, завязанные в узлы улицы и переулки. Всё, как всегда, всё, как везде. И только люди… людей слишком много для этого места.
Тринадцать охотников. Много. Слишком. И число так себе. Возможно, в Общине не страдают суевериями либо считают его, Шеймена, четырнадцатым охотником. Напрасно: сталкеры отдельно, шаманы отдельно. Тринадцать. Плохое число.
Массивные ворота за спиной гремят железными запорами, отрезая Общину от охотничьих угодий. Впереди пустырь Старой Сортировки, метров двести выжженного пространства. Бесцветно-серый асфальт под ногами, бесцветно-грязное небо над головой, позади запертые двери – под цвет этого мира – выцветшие, впереди – за пустынным пятачком – переполненные хищниками джунгли из железобетонных развалин. Осколки, трупы высотных и не очень домов, ржавые скелеты выпотрошенных машин, мертвая память о мертвом городе. И новая жизнь, голодная, злая, неукротимая.