Метро 2033. Грань человечности - стр. 26

– Остальных – как и сказал – в карцер. На три дня. Здесь оставишь Кобыева с одним из своих, пусть позаботятся о животных. Офицерский сбор у меня в кабинете через полчаса. Ты – ко мне, как только здесь закончишь. Поговорим до того, как соберутся остальные. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник! – глухим голосом, не глядя на дядю, отозвался Воронов.

Сейчас, спустя много лет, Трегубов ни секунды не жалел о принятом тогда решении. После решительного разговора племянник согласился, что иначе – не выжить. На собравшемся офицерском собрании его также поддержали. Кто – из страха (рассказ о происшествии на ферме уже облетел объект, успев обрасти леденящими кровь подробностями), а кто – и искренне. Уж сильно велико было желание прожить остаток жизни за чужой счет. Никому из офицеров не хотелось спускаться на ферму и заниматься свиньями, а рано или поздно это пришлось бы делать, оставайся все по-старому. После собрания перестали существовать солдаты и офицеры, зато появились три своеобразные касты.

Каста рабов, в число которых вошли все солдаты срочной службы, кроме бойцов взвода охраны – те образовали касту воинов. Офицеры же стали кастой «думающих», как назвал ее сам Трегубов. На рабов повесили всю работу на объекте, держали их на ферме и кормили чуть ли не хуже свиней. Каста воинов занималась охраной рабов и «обеспечением безопасности убежища». Проще говоря, пара бойцов с автоматами постоянно присматривала, чтобы рабы работали и не испортили случайно или намеренно генератор, без которого дальнейшее существование не представлялось возможным, один – охранял коридор, ведущий к хранилищу, а остальные бесцельно болтались по убежищу, либо дули разбавленный спирт у себя на этаже. Раздача спирта была мерой, на которую полковник согласился, скрепя сердце. Как ни крути, а бойцов охраны было больше, чем офицеров, и подготовлены они не в пример лучше. По этой же причине и питание у них было неплохим. Бунта вооруженных бойцов убежище не выдержало бы. Ну а каста «думающих» жила в свое удовольствие, питалась как, чем и когда захочется, и только иногда контролировала работы.

В общем и целом существование рабовладельческой общины, в которую превратился личный состав режимного объекта, было тихим, вялым и безмятежным. Единственное, чем пришлось пожертвовать, – это поверхностью. Трегубов наложил жесточайший запрет на любое упоминание о возможном выходе из убежища. Боясь, что, узнав о том, что вверху можно вполне сносно существовать, его подданные разбредутся в попытке добраться до родных мест, полковник пугал людей ужасными монстрами, что бродят на поверхности, жутчайшим радиационным фоном и вечной тьмой ядерной зимы, опустившейся на планету. По его словам, члены общины были едва ли не единственными выжившими на Земле. Никто не спорил, и сытая жизнь продолжалась.

Полковник часто с тоской думал о том, что будь у них женщины, то они смогли бы образовать вполне жизнеспособную колонию. Но женщин не было, и приходилось только принять все так, как есть. Криво усмехнувшись, полковник бросил взгляд на голую пятку, высунувшуюся из-под одеяла. Он дернул локтем, заставляя сопящее тело подвинуться, и Кобыев, замычав во сне, перевернулся на другой бок.

Тарас осторожно высунулся из-под раскидистых лап ели, и, немного поерзав, устраиваясь поудобнее, поднес к глазам бинокль. В принципе, расстояние позволяло вести наблюдение и невооруженным взглядом, но старшему лейтенанту нужны были все подробности.