Метро 2033: Гонка по кругу - стр. 38

– Кто такой? – Фольгер подошел вплотную к уродцу, поняв, что это один из бомжей Павелецкой, забредший в туннель.

Оборванец был слеп на один глаз, наполовину лыс, невероятно худ; грушевидный предмет в его руках оказался гитарой. Феликс ухмыльнулся: жалкое, мерзкое существо, так похожее на абсолютное большинство жителей метро. Отличие состояло разве что в том, что его внутреннее содержание соответствовало внешнему облику.

– Добрый человек, – взвизгнул уродец, – не свети! И не стреляй! Подай лучше патрошку на крысиную окрошку!

– Могу подать разве что пулю в лоб, – сказал Фольгер, – из гуманности. Чтоб прекратить твои страдания.

– Не-е-е! – существо вытянуло губы трубочкой. – Страдание – это жи-и-изнь! Без страдания нет жи-и-изни. Кто живет, тот страда-а-ает. Кто хочет жить, тот должен страдать. Ты ведь тоже страдаешь, потому что живешь. Убивать себя не х-о-о-очешь!

– Да ты прям буддист, вывернутый наизнанку, – засмеялся Фольгер. – Поумней да получше многих ублюдков будешь. Но все равно я тебе ни хрена не подам. Зачем тебе облегчать страдания, ведь без них нет жизни. Я прав?

Уродец обиженно проскулил что-то невнятное, но Феликс не стал его слушать, а спросил:

– Скажи мне, здесь проходила молодая женщина? Симпатичная. Среднего роста. Волосы у нее золотистые. Хотя ты в этих потемках цвет волос не увидишь, но все же: здесь кто-нибудь проходил? Может, час назад, может, полтора, а?

– Дашь патрошку на крысиную окрошку, – заморыш плотоядно сверкнул глазом, – скажу-у-у!

– Ах ты, выродок, торговаться решил, – Феликс засмеялся и с силой ткнул уродца в бельмо стволом пистолета, отчего тот застонал. – Я тебе подарю лишнее страдание – вот моя награда. Ты ведь любишь жизнь? Я дам тебе возможность прочувствовать и то и другое, ощутить радость бытия через невыносимые муки. Я ведь не убью тебя, я оставлю тебя жить. Жить и страдать, как ты любишь. Итак, сегодня кто-нибудь приходил с Новокузнецкой?

– Не приходил! – пропищал заморыш. – Никого не видел!

– Я переломаю тебе ноги, поползешь до будки, в которой ты живешь, на одних руках. А еще я заберу у тебя вот это, – Фольгер пнул берцем гитару, – это ведь твой любимый предмет? Как тебе такое предложение? Комбинация из душевных и физических пыток.

– Нет! – заверещал заморыш. – Не надо, добрый человек! Проходила!.. Проходила! Консервы мне дала!

– Куда она направилась? – Феликс отвел ствол от лица уродца. – Хотя – можешь не отвечать, на Автозаводскую она не пойдет никогда в жизни. Она уже в Ганзе.

– Да, – глаз заморыша блеснул злобой, – на жирную Павелецкую она пошла.

– На жирную Павелецкую… удачно сказано, – засмеялся Фольгер, засовывая «стечкин» в кобуру. – Что, попрошайка, когда начинается боль, твоя философия тут же заканчивается? Живи и радуйся тому, что я не причинил тебе лишних страданий.

Больше не обращая внимания на ворчливый скулеж несчастного заморыша, Феликс быстрым шагом направился к станции. Несколько минут спустя он уже был на платформе. Ничего здесь не поменялось. Грязно, холодно, тоскливо. Сумрак, дерьмо и копоть. У костра греется вонючее отребье. Вдали пылает другой костер, возле которого сидят бойцы. Переход на ганзейскую станцию уже открыт, – его обычно замуровывают на ночь. Что ж… значит, путь свободен.

– Фил, ты, что ли? Какими судьбами?!