Метаморфозы греха - стр. 5
Алёна Дмитриевна проснулась в тяжёлом чувстве: голова была что твой чугун, ноги ватные, руки же при малейшей попытке сделать какую-либо манипуляцию опускались. Ноги свесились с измятых простыней, нащупав на полу батарею пустых и не совсем бутылок. Вообще же квартира более походила на пункт приёма стеклотары, когда полы покрылись слоем липкой смеси из грязи, пыли, сигаретного пепла и разлитых производных этилового спирта. Со стороны её хоромы напоминали логово каких-то алкоголиков, бежавших из ЛТП. Посидев на кровати с полчаса в состоянии полузабытья, несчастная женщина всё-таки продрала глаза, протёрла рот тыльной стороной ладони от следов вчерашнего веселья, встала и двинулась к уборной.
В последнее время подобный исход вечера и начало трудового дня для неё стали нормой. Пьяные шабаши проходили в «нехорошей квартирке» с частотой раза два-три в неделю и обычно заканчивались ночными стычками с полицией или приводами в ближайший околоток. Так как местным представителям правоохранительных органов подобный «порядок» вещей изрядно опостылел, то беснующимся алкоголикам порой нехило перепадало дубинкой по голове. На удивление, броня их черепных коробок оказывалась на зависть крепка, и обыкновенно весь макабр заканчивался блюющими на карачках телами. Или того хуже – под себя. Осквернив изолятор временного содержания, вонючие алкоголики засыпали в луже собственных испражнений с довольными ухмылками на лицах. Вернее, тем, что от них оставалось. Алёна Дмитриевна единогласно признавалась предводителем всей шайки-лейки, её знаменем и символом, ведь пила и веселилась она больше всех и лучше всех. Стоит отметить, что компашка имела непостоянный состав, зависевший от контингента местного кабака «Стоп-сигнал». Чаще всего там проглядывались черты сантехника Кузьмича, токаря Николаича и какой-то лысой образины, которую все почему-то называли Сержем. Всем было крепко за сорок, причём не только в плане возраста. Все они являли миру ни больше, ни меньше люмпенизированных индивидуумов, пропивавших свои и без того скромные заработки в означенном заведении. Когда-то их знали как порядочных пролетариев, имевших семьи и друзей, но в девяностые они вдруг оказались никому не нужными. Ни родным предприятиям, ни родным семьям, ни родной стране, канувшей в лету вместе с теми предприятиями и теми порядочными людьми. Теперь то, от них оставшееся, пропивало редкие деньги, и вместе с ними остатки печени и человеческого облика.
Совершив необходимый туалет, а именно прополоскав рот, отмыв волосы от остатков рвоты и стряхнув песок с кожаного плаща, Алёна Дмитриевна надела мятую шляпу и двинулась к выходу. Едва она переступила порог подъезда, как немедля оказалась в луже, поэтому и без того далёкие от идеала чистоты чёрные кожаные сапоги стали ещё и мокрыми. Просеменив метров десять, маленькая пухлая рука нащупала в кармане помимо шелухи от семечек старый ключ. Массивные сардельки открыли дверцу, и после длительных телодвижений с некоторым удобством туловище устроилось на велюровом кресле старой вазовской «шестёрки» цвета «охра». Машина значилась восьмидесятого года выпуска, неновая, конечно же, однако неплохо сохранившаяся. Достав из бардачка начатую пачку «Мальборо», Алёна Дмитриевна зубами вытащила сигарету, взяла лежавший на торпедо «Крикет» и подкурила. Далее вставила ключ в замок зажигания и завела мотор. Оставив его прогреваться в одиночестве, стремительно стареющая женщина впала в глубокие раздумья. Жизнь постепенно затухала в ней, все мечты канули в прошлое, осталось только доживать собственный век. Спустя какое-то время она очнулась от состояния лёгкой дрёмы, воткнула передачу и тронулась в путь.