Метаморфоза. Апостолы бытия - стр. 7

Изнутри поднимается волна гнева. Я старался изо всех сил, как и всегда впрочем. Почему только со мной такое?! Хочется послать всех подальше, громко, обидно, так, чтобы отрезать навсегда. Хотя, зачем? В чем их вина? Они обычные, реагируют, как положено. Это я – иной, порченый. Это моя карма, мой груз и мне одному нести его. Не им.

Заканчиваю выступление, скомкав заключительные фразы. Торопливо, но четко отвечаю на пару вопросов главного врача и, не прощаясь, стремительно покидаю зал заседаний. Словно старую змеиную кожу, сдираю с себя белый халат и почти бегом вылетаю на улицу.

Свежесть!

Буйная, наглая весна встречает меня теплым ветром, насыщенным ароматами цветения и тонкой городской пыли. Сразу становится легче. Яростная пульсация в висках стихает. Глубоко, с наслаждением вдыхаю майский воздух и, прищурившись от ярого солнца, смотрю вверх. Насыщенная светлая синь неба тянет взгляд, не отпускает. Чистейшая лазурь, ни единого облачка.

Непроизвольно улыбаюсь. До меня доходит вдруг вся пустяковость и суетность произошедшего. Мазохистское желание упиваться тяжестью своей судьбы пропадает напрочь. Плевать! Что было, то было. Жить сегодняшним днем, текущим часом.

Забыть.

Я двинулся вперед. Пешочком. До дома недалеко. Хотя… Что там делать? Заснуть сейчас вряд ли получится, несмотря на усталость, а вот разрядиться не помешало бы.

Вот и знакомый кабак.

Пить одному – нехороший признак, врачам это известно лучше, чем кому-то другому. Но вот чего мне сейчас совершенно не хочется, так это общения с кем бы то ни было. После секундного раздумья решительно направляюсь внутрь.

– Чего орешь, как резаный? Сын ослицы! – приглушенный хлипкой стенной перегородкой голос сеньоры Лусии, выживающей из ума одинокой старухи-соседки, напоминал отрывистое воронье карканье.

Очнувшийся секунду назад Фаусто понял, что кричал во сне. Простыня мокрая от пота. Сердце бухало где-то у горла. В желудке ворочался шершавый горячий ком.

«Ну и приснится же!» – он до сих пор не мог поверить в недействительность страшной грезы, настолько ярким, рельефным было увиденное по ту сторону яви. Поражала реалистичность кошмара. Все, вплоть до мелочей, цвета, запахов, тактильных ощущений, было настолько убедительным (он до сих пор ощущал на себе липкий, холодно-отстраненный взгляд алого монстра), что легче было поверить, будто спит он именно в данную минуту.

Неспроста это. В народе говорят, что подобные сновидения несут некий смысл, порой даже влияют на судьбу.

«Да в преисподнюю этот бред!» – Лопес встряхнулся, постарался взять себя в руки. – «Я образованный человек, в конце концов. Не идти же с этой проблемой к толкователю снов. Да и какая тут проблема? Так, нервишки пошаливают. Работать надо меньше, да и чего-нибудь седативного попринимать не помешало бы».

Нервная система стремительно возвращалась в уравновешенное состояние. Нырнув босыми ногами в стоптанные тапочки, похихикивая над своими ночными страхами, уже порядком успокоенный Фаусто пошлепал на кухню, варить утренний кофе.

Распахнув окно, он улыбнулся просыпающейся столице. Тихий, спокойный Асунсьон6 сонно нежился под приветливым майским солнцем. Скромные старые двухэтажные кварталы колониального стиля, укутанные буйной тропической растительностью, казалось, пребывали в вечной дреме. Прихлебывая крепкий эспрессо, Лопес любовался своим любимым парком площади Свободы, занимавшим целый квартал (под тенистой сенью этих зарослей он любил иногда сыграть партийку-другую в шахматы с местными пенсионерами). Вдали, из-за зеленого растительного занавеса выглядывал мраморный купол Национального Пантеона Героев – главной достопримечательности города.