Метаген - стр. 3
– Дорохедоро переводится с японского, как «грязная-грязь», являясь при этом одним из самых чистых, в плане повествования, произведений…
Женщина говорившая это держит на руках младенца с неестественно большой головой, под глазами которого черные тени придающие младенцу зловещий вид… Малыш пялится на просвечивающие сквозь блузку дойки жирной бабы в белой рубашке и юбке до колен, любящей писать эротические истории в биззаро стиле.
Кто-то говорит:
– Кафка скучный. Он графоман. Читать его невозможно. Если бы мне предложили читать Кафку или смерть, я бы не задумываясь выбрал второе…
Я сижу на стуле и попиваю какао с одним кубиком сахара. Втягиваю вкусный дым бурля халявной жижей со вкусом сгущённого молока, которую владелец магазина (создатель мастерской) раздает как легкие закуски и наблюдаю за Тимофеем, который держит колени вместе и мнет края своей тетради оставляя на ней жирные следы от пота.
Тимофей пишет о брутальных злых мужиках, которые берут, что пожелают. Его работы напоминают Конана… Мне жалко Тимофея: его мать сошла с ума когда он родился.
Я отпил какао, смешал его со сгущеночным дымом.
Слева от меня Хант. Он как и я потягивает дым, выпуская его всеми существующими способами. Подобный результат явно достигается не без регулярной практики… Я чувствую, что Хант хочет вернуться в лес. Хочет стать кочевником, как его предки. Он просто пока сам этого не осознает. Чувак пишет свои рассказы на оленьих шкурах.
Хант создатель писательской мастерской, аналогов которой в городе нет. Не знаю что им двигало, тщеславие или алчность, но он подарил небольшому количеству творческих людей то чего им не хватало: возможность высказаться и поделится своими мечтами перед внимательно слушающей аудиторией единомышленников.
Я видел плюсы в писательской мастерской, но тем не менее я не был полностью ей доволен. Очень редко бывает, когда люди собираясь вместе и в абсолютно независимой обстановке свободно говорят о творчестве, о обо всем другом. Наверное так «в идеале» было лишь в древней Греции. В великие времена, когда Гомер написал Одиссею.
Однако, в последнее время, я ощущаю некое покровительство в мастерской, замечаю не гласные правила которые запрещено нарушать; которые губят свободу слова. Я не хотел бы оставаться в мастерской из которой выгнали Чака Паланика… Человек не должен стремится к покровительству кем-то. Человек существо самостоятельное, самодостаточное. В нем не должно быть мук, потому что человек с муками ищет избавление от этих мук и невольно может стать рабом. Но мук никому не избежать. Если раб, то только раб самого себя.
Я делаю глоток из кружки, поворачиваюсь к входной двери. Вероятно кто-нибудь кто в этот момент посмотрел на меня подумал, что я пялюсь на часы, которые висят на стене, но это не так. Я смотрел на лестницу за открытой дверью. Я заметил, что часто так делаю с недавних пор. Мне кое кого не хватает в мастерской и я все жду момента когда он появится…
– Опять ходил в свой сраный клуб? – спрашивает меня Стирол (моя сестра), которая просиживает задницу на полу перед телевизором и играет в приставку в окружении мусора из под фастфуда.
Ее недавно бросил парень и выгнал из квартиры, теперь она живет со мной.
– Заткнись. – говорю я, бросаю рюкзак на пол и начинаю развязывать шнурки на ботинках.