Месторождение №3. Колыбельная - стр. 9
Поэтому в ответ на незаданный вопрос я кивнула с мрачной решимостью. Лют помолчал, словно давая мне время одуматься, а потом весомо сказал:
– Если показатели окажутся повышенными, результат не должен выйти за пределы этой комнаты, – он адресовал особенно выразительный взгляд смутившейся Дарине. – А взамен я побуду белой крыской. В частном порядке.
Подобное заявление от черного особиста прозвучало бы забавно, если бы не смысл его слов. Подписаться на роль подопытного кролика без заключения договора, ограничивающего бурную фантазию экспериментаторов, – просто ради того, чтобы наши имена не трепали попусту, – пожалуй, на это даже я бы не решилась. А ведь у него, в отличие от меня, был выбор…
– Ну-ка цыц, – скомандовал Лют, не дав мне и рта раскрыть. – Еще анализ не готов, а ты уже споришь.
– А если… – робко мяукнула я, но особист, не дослушав, демонстративно закатил глаза и принялся расстегивать форменную куртку.
Приободрившаяся Алевтина Станиславовна рыкнула на Дарину, и та побежала за оборудованием. Лют без лишних сантиментов приставил стул к столу, на котором не далее получаса назад препарировали умершую вчера крысу с кристаллом в животе, уселся и вытянул левую руку. Вернувшаяся лаборантка споро перетянула ее выше локтя, и я малодушно отвернулась.
Повернуться обратно меня заставил только характерный хлопок.
Из пробирки в руках Дарины росла тонкая полупрозрачная игла изо льда, покрытая жутковатыми темно-бордовыми разводами. Алевтина Станиславовна смотрела на нее, как ребенок – на вожделенную конфету. Лют, вопреки ожиданиям, – с каким-то отстраненным, ироничным интересом.
– Ратиша? – с огнем в глазах окликнула меня профессор, и я без лишних вопросов сменила на стуле безмолвствующего особиста.
Но моя кровь, как и раньше, вела себя вполне благопристойно и никакими иглами не стрелялась – даже после второй пробы, когда мне отдали кристалл магии из анализа Люта.
– Кажется, придется отращивать волосы, – философски заключил особист. Испуганным он не выглядел – как будто и не выяснил минутой ранее, что без привычной исследовательской бесцеремонности Алевтины Станиславовны был бы мертв в лучшем случае к концу недели. – И нет, Дарина, ничего не было, поэтому, Тиш, никаких девчачьих поцелуйчиков в щеку вместо приветствия. Разве что кто будет трепать языком…
Мы одинаково оскорбленно посмотрели на него. Дарина – потому что хоть и не сочувствовала мне, но и так отлично понимала, что сболтнула лишнего, а я – потому что никаких девчачьих поцелуйчиков за мной отродясь не водилось.
Потом до меня все-таки дошло, и я искренне устыдилась.
– Прости, – попросила я. – Из-за меня ты… – и снова не смогла закончить, потому что меня безо всякой опаски щелкнули по носу.
Правильно, чего теперь-то бояться…
– Тебе напомнить, как я получил эту работу и кто кого первый обнял? – нарочито легкомысленно хмыкнул Лют. – Из-за нее, видите ли! – и, резко посерьезнев, повернулся к профессору. – Алевтина Станиславовна, эксперименты на крысах прерывать нельзя. Я готов предоставить вам исследовательский материал, но будет лучше, если…
– Не учи ученого, – поморщилась Чечевичкина. – За крысами ведется наблюдение, до прибытия татуировщика у нас целый день, так что доставай из пакета шпильку и иди сюда.
Лют хмыкнул, но спорить со знающим свое дело человеком не стал и до вечера честно сдал шесть пробирок крови – по одной в час – со все уменьшающейся ледяной иглой. Пропадать окончательно она не спешила, так что шпильку было решено на всякий случай оставить.