«Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943 - стр. 21
Радиоэфир был заполнен гвалтом. Приказы и ободряющие возгласы смешивались с истерическими воплями начинающейся паники:
– …Курс на Трапани, пожалуйста, я нахожусь на…
– У меня топливо кончается!
– Пожалуйста, позицию Трапани!
Фрейтаг и его группа, должно быть, последовали за мной вниз в атаку на бомбардировщики, поскольку я мог слышать обрывки боя:
– Подходим ближе, подходим ближе…
– Сбрось подвесной бак!
– Выравнивай!
Но в то же время увеличивалось число сообщений о нехватке бензина и необходимости отхода. Мой собственный топливный расходомер показывал, что в моем распоряжении 20 минут летного времени. Сквозь туман я набрал 3000 метров и теперь уже в одиночестве повернул на курс, который, как я определил по компасу, должен был вывести меня обратно к острову.
Только сейчас я начал понимать, что произошло. К несчастью, мы натолкнулись на бомбардировщики в последнюю минуту. Не было никаких инструкций относительно тактики, применяемой при нападении на низко летящие «Крепости». Ничто, абсолютно ничто не благоприятствовало нашей атаке.
Бомбардировщики растаяли в тумане. Внезапно я снова впал в состояние беспокойства, которое всегда охватывает тех, кто в одиночку летает над морем. Я тревожно вслушивался в звук работы двигателя, снова и снова рассчитывал курс и полетное время, пристально всматриваясь в серо-синюю стену впереди, из которой должна была скоро появиться гора Эриче.
К этому моменту истерический шум на нашей длине радиоволны стал непереносимым, и меня охватил гнев.
– «Одиссей-один» всем пилотам «Одиссея», – вызвал я, – закрыть рты. Ваш курс один – три – ноль.
Поскольку бледно-синий сужавшийся конус горы Эриче, словно маяк, поднялся из тумана, я был способен помочь одиночным «мессершмиттам», которые, словно слепые, пытались достигнуть острова. Паника спала, и теперь лишь изредка кто-нибудь запрашивал курс для возвращения домой.
Возвращавшиеся самолеты один за одним кружили над аэродромом Трапани. Я наблюдал за их посадкой и рулежкой и видел пылевые вихри, которые они поднимали, разворачиваясь на стоянках.
Едва выключив двигатель, я осознал, что мы потерпели поражение. До этого момента я подавлял эту мысль и даже тогда, вопреки здравому смыслу, еще продолжал надеяться, что мы смогли сбить несколько «Крепостей», хотя это казалось маловероятным. В рации не было слышно никаких признаков успехов, и ни один из самолетов, приземляясь после меня, не качал крыльями, традиционным способом объявляя о воздушной победе.
Бахманн и Штраден стояли около моей машины, когда я открыл фонарь. Я снял шлем и вытер пот со лба. Здесь, на земле, на меня снова напала невыносимая жара. Моя рубашка под спасательным жилетом прилипла к телу.
Когда я спрыгнул с крыла, Штраден схватил мою руку, поздравляя.
– Вы разнесли кабину того «боинга» в щепки, господин майор, – сказал он. – Я чудом не влетел в водяной смерч. Он врезался прямо в воду, и обломки полетели в воздух на десятки метров.
– Вы видели других сбитых?
– Нет, отход уже начался, и атака была невозможна.
– Фрейтаг и его группа открыли огонь?
– Они перехватили – я слышал по радио, но добились ли чего-нибудь?..