Мессалина (сборник) - стр. 72
– Эта философия, Авл, не столь убедительна, сколь удобна в наше время.
– Ни один человек не может не быть человеком своего времени. Если я преклоняюсь перед Манлием Курием и Фабрицием Луцином, чья доблесть была прославлена в век добродетели и достоинства, то в Сократе или в Гае Гракхе, выставлявших напоказ свое совершенство и хваставшихся им, я вижу только неисправимую порочность их эпохи.
Локуста проницательным долгим взглядом посмотрела на своего собеседника. От человека, хорошо знавшего ее, едва ли укрылась бы чуть заметная усмешка, промелькнувшая в уголках ее рта. Однако Авлу показалось, что колдунья в душе была согласна с его словами.
– Ну, как? Хочешь ты или нет составить гороскоп по этой руке? – спросил юноша, протягивая Локусте раскрытую ладонь.
– Не торопись, достойный Вителий. Сначала мне нужно кое-что узнать от тебя.
– Спрашивай, если это так необходимо, и ты получишь любые сведения в придачу к десяти викториалам, которые приготовлены для тебя вот в этом кошельке.
– Что случилось с Тиберием Гемеллом?
– То, что случается со всеми смертными, когда приходит их последний час. Он мертв.
– Он убит по приказу императора?
– Ну… Точнее сказать, он убит по воле императора, который слишком уважает кровь дома Юлиев, чтобы оставить жить отпрыска палача Тиберия.
– Когда он убит?
– Только что. Часа два назад. Божественный Гай еще в полдень отдал приказ одному преторианскому трибуну и велел исполнить это поручение немедленно. Но безмозглый Тиберий шлялся по городу с компанией молодежи, над которой он, по благосклонности Цезаря, был назначен принцепсом. Только в шестом часу, когда он, наконец, вернулся домой, приказ был приведен в исполнение.
– Какая жестокость! – прошептала Локуста.
– Ого! Что я слышу! Верно, тебе уже надоело предсказывать счастливое будущее каждому встречному? Учти, стоит только божественному Гаю узнать об этих словах, и я без всякий хиромантии смогу предречь тебе немедленную и страшную смерть.
Авл Вителий немного помолчал, а потом продолжал прежним беззаботным тоном:
– Ладно, только выбрось из головы намерение порицать указы или поступки самого справедливого, мудрого и предусмотрительного божественного Гая! Если угодно, вини во всем этого старого дуралея, которого чернь называет Зевсом! А божественного Цезаря оставь в покое.
– Хорошо, я так и поступлю, – погрустнев, согласилась Локуста.
– К тому же этот парень умер легкой смертью: в одно мгновенье, без жалоб, без агонии. У него уже не было головы, а пульс еще был ровный.
Недолго подумав о чем-то своем, Авл Вителий снова протянул колдунье правую руку и повторил вопрос:
– Итак? Ты будешь предсказывать мне будущее?
– Иди за мной, – ответила колдунья и стала подниматься по ступеням к столу, на котором горел светильник.
Усевшись в кресло, она минут пять внимательно изучала ладонь Вителия. Все это время в комнате стояла тишина, не нарушаемая ни единым звуком. – Ты не лишен самых тяжких пороков… – наконец начала говорить колдунья.
– Я знал, что ты это скажешь. Но тут возможны и другие толкования: то, что ты называешь пороком, для меня может быть добродетелью, и наоборот…
– …и все-таки здесь написано, что тебе предстоит владеть империей.
Авл Вителий подскочил от неожиданности. Краска бросилась ему в лицо, он схватил обе руки колдуньи и растерянно спросил: