Мертвые кости, живая душа - стр. 37
– Я думаю, грех она совершила. Но есть заявление самого Святого Бово, который нам заповедует вражды на нее за это не держать. Он простил, и нам простить заповедовал.
“Что Святой Бово изрекает?”
– Что напугал грешную сию, и она от страха его и уронила.
“На правду похоже.”
“Раз Святой Бово заповедовал простить, бо и нам следует”.
Некоторое время в зале царило молчание, только перо писца яростно скрипело в тишине, и Мойра покачивалась на своем месте, пытаясь переступить с разбитого колена на колено, чтобы не так больно было.
– Святы мои, все сказали свое слово? – спросил писец, не отрываясь от своего дела. – Тогда голосование заявляем. Первый вопрос будет, виновна ли сия грешная в осквернении трупа. Второй вопрос будет, виновна ли сия грешная в причинении вреда Святому Боло. Третий вопрос будет, виновна ли она в смерти Даэризеша из А. Четвертый вопрос будет, виновна ли она в ведовстве и колдовстве. Осуждаем способом обычным, без ухищрений.
Судьба ее решалась вот так, а Мойра толком и не понимала ничего. Вроде бы, и некоторые Святые прямо были на ее стороне, некоторые сомневались, а некоторые считали кругом виноватой, хотя какая из нее ведьма-то, например? Да и Даэризеша она точно не убивала и к смерти не склоняла.
Тем временем писец прошел между Святыми, протягивая им по очереди деревянный ящик, в который они совали свои костяные руки в перстнях, в перчатках и в расшитых узорами сетках. Потом, обойдя всех, мужчина раскрыл ящик на своем столе, и там оказались камешки трех цветов: белые, черные и красные.
И что это значит? .. Вот так они решают, кто виновен, а кто нет? Просто кидают камни в корзинку, и считают, так, что ли? А как же так узнать истину, дознаться до нее? Просто слово большинства? Но почему камни трех цветов?
– Девять Святых свое слово сказали, – медленно сказал писец, разделяя камни на кучки по цвету. Мойра в этот момент замерла, не решаясь даже дышать слишком громко. – Как сказано, так и посчитано. Невиновной сию грешную сказали семнадцать раз, и семнадцать раз сказали виновной. И два раза сказали виновной, годной к прощению.
“Традиция говорит, признать ее, в таком случае, годной к искуплению, бо равно вины и безвинности, и есть те, кто за ее душу готовы вступиться и молиться.”
Это не звучало, как прощение – и но и обречением не казалось. Она ведь знала, что ее все равно ждет какое-то искупление, какое-то замаливание грехов? Вот оно и явилось за ней.
– Но традиция не предписывает, что назначать в искупление в таких случаях, – отметил писец, старательно записывая результаты.
Некоторое время все Святые оставались безмолвны – их таблички были пусты и холодны, словно никто из них не мог решить, какое же наказание назначить в этом случае.
– Очищение огнем и водой здесь, вероятно, не подходит, – сказал писец, словно пытаясь подтолкнуть мысли Святых.
“Равнозначно казни это, не годится.”
“Наложим молитвенное покаяние и работное покаяние, и пусть идет.”
“Не за такие грехи! Ее можно присудить невинной, но она осквернила тело мертвого, запятнала душу свою и того, кто почил. Пока не смоется пятно, не видать ей спокойного житья.”
– Святушки, – негромко позвала Мойра, и мертвые взгляды тут же скрестились на ней, обдавая ее словно тяжестью мира. – А что теперь с Альдо будет после смерти? И со мной?