Мертвое время - стр. 20

— Нужно от него избавиться, — сказала она. — Не надо нам иметь его при себе.

Тетя Уна повернулась и начала пробираться сквозь толпу к краю причала. Она уже готова была бросить револьвер в воду, когда мальчик схватил ее за руку.

— Нет! — сказал он. — Это может быть папин! Может, он захочет получить его назад. Может, он придет за ним! — Он разрыдался.

Она посмотрела на него сверху вниз, и черты ее смягчились.

— Хорошо, мы возьмем его с собой. На тот случай, если твой папа ждет нас там, куда мы направляемся.

Он кивнул и утер слезы тыльной стороной правой руки.

Поместив револьвер в сумочку, тетушка вытащила часы. Это был золотой мужской карманный хронометр, на цепочке, с фазами лунного цикла на циферблате. Стекло треснуло, головка чуть согнута. Стрелки остановились на пяти минутах пятого. Мальчик выхватил часы у нее из рук и уставился на них.

— Это папины, — сказал он. — Папины.

Раздался громкий протяжный сигнал корабельной сирены — один-единственный. Этими звуками — гудком сирены, пятью выстрелами в ночи и криками матери — Нью-Йорк и запомнился мальчику навсегда.

Они запечатлелись в его памяти вместе с часами.

2012 год

В тихой и теплой палате реанимационного отделения Суссекской королевской окружной больницы пожилой мужчина, утомленный перелетом с юга Франции, сидел рядом с находившейся без сознания женщиной, держа ее за слабую жилистую в темно-каштановых пятнышках руку. Где-то рядом послышалось шуршание задергиваемой занавески.

— Эйлин, я здесь, ты меня слышишь?

Он ощутил слабое пожатие. Ее седые волосы, обычно элегантно уложенные, выглядели нечесаными и спутанными. Лицо под бинтами — отекшее, раздувшееся, с черными и желтыми пятнами, шея — в ожогах, оставленных, как ему сказали, горящей сигаретой. Непострадавшие участки кожи приобрели алебастровый оттенок трупа.

В нем вскипел гнев. Он думал о том долгом пути, который они вместе прошли за свою жизнь. И ради чего — чтобы закончить так? Он был не из тех, кто часто плачет, но в этот момент на глазах выступили слезы.

У нее был двойной, со смещением костей, перелом черепа, повреждение цервикальной области спинного мозга, из-за чего ей, при удачном исходе, грозил паралич, и, что на данной стадии было почти несущественно, переломы правой ключицы и таза.

Эйлин весь день пребывала в стабильно бессознательном состоянии, и, несмотря на то что он все еще цеплялся за отчаянную, все более и более иррациональную надежду, в нем уже начинало зарождаться ощущение ужасной неизбежности.

Каждые несколько секунд сигнализатор монитора издавал неизменное «бип-бип-бон». Старик вдыхал запахи обеззараживающих химических веществ, к которым периодически примешивался аромат одеколона, и слабый фоновый запах электрооборудования.

Она лежала на кровати, вся в бинтах и проводах, изо рта и ноздрей торчали эндотрахеальные и назогастральные трубки. Внутричерепное давление измерялось специальным датчиком, еще один был присоединен к пальцу, целый лес внутривенных шнуров и трубок вел от капельниц к морщинистым рукам и животу. Справа от нее возвышались два дисплея, на тележке, стоявшей у изножья кровати, лежал лэптоп с записями и показаниями приборов.

— Эйлин, я здесь, с тобой. Это Гэвин. Я здесь.

Старик увидел, как зашевелились губы, хотя и не смог услышать ее голоса. Он наклонился, приник к ее устам, но по-прежнему не слышал ни звука. Снова посмотрел на нее.