Мёртвая и Живой - стр. 9
– Кто ты? – спросил Рул настойчивого ребенка, бормочущего до хрипоты о красной птице, – чего ты тут забыла?
Рул достал из складки на шапке-улье серебристое треугольное стёклышко, проверяя на месте ли оно. Он не рассказал о стёклышках Ияри. Достаточно того, что рассказал ему о деве с крыльями. Когда незнакомка проговорила свои слова, обернулась красным плащом, и толкнулась от песка в десятке метров возле Рула, там, где ноги ее коснулись песчинок, засеребрилось острыми треугольниками.
Рул собрал осколки в бурдюк и зарыл его под валуном. Одно только самое большое стеклышко себе оставил, затолкав его в шапку, над которой обожали потешаться его соплеменники.
– Аппа, что это такое? Как блестит! – уставилась Ил на стеклышко, тысячекратно отражающее искры тлеющего костра.
– Не трожь, – шлепнул Рул по руке чумазой девчонки, но видя, что та вот-вот разревется, сунул ей кунжутный медовый срез. – Ешь вот, а вещица эта не для малых, – убрал он осколок обратно в складку улья, – чего ты верещишь-то?
– Про птицу послушать хочу. Расскажи, кто она? Птица, которая горит и убивает крыльями?
– Тебя Ияри не учил? То птица Бенну. Она приходит из огня и в огонь уходит.
– Ого…
– А то. Учиться надо, девочка, чтобы мифы знать и легенды.
– Мне нельзя в классы. Я ж убогая. Таких, как я не пускают.
– Белявый тоже убогий. А посмотри, стал же помощником Ияри. Выучился, да столько гимнов наизусть запомнил.
– Раман! Он мой друг! Я его знаю! – обрадовалась Ил, что ей тоже есть, чем похвастаться.
– Ну вы одного поля агнцы.
– Кто?
– Оба, говорю, на алтаре помереть-то должны были. Ты из-за имени, он из-за уродства.
– Раман не урод, аппа! – закашлялась кунжутным срезом Ил, – он просто… отличается.
– Отличается… Седой, как Ияри. И кожа прозрачная. И глаза, как вода. Почему не бывает лысых козлят? Или коней без копыт? Или рыбы без плавников?
– Почему?
– Потому что не выжить уродцам. Они отличаются лишь тем, что слабы, а природа к сильным благосклонна.
– К Раману благосклонна Эрешкигаль, аппа! Он же не умер, когда родился.
– Но умерли сто тридцать за место него. А представь, это был бы твой отец?
– Он и так давно помер.
– Ну или мать. Какого?
– Мать у меня бесячая. Она и слова не произнесла.
– Ну не знаю. Представь, что умер бы тот, кто тебе дорог.
– Ты мне дорог, аппа! Ты! – схватила она старика за плечо.
– Я? Ну представь, что я… – произнес Рул, а у самого плечи ходуном в трясучке заходились. Сто дней минуло… сто дней со встречи с девушкой на неопрятных серых крыльях. Сто дней, в которые Ияри просил его быть осторожным.
– Ты не умрешь, аппа! Я найду тебе перо для алтаря на следующие триста закатов!
– Триста шестьдесят пять, девочка…
Рул прижался рукой к земле и прислонил второй палец к губам.
– Пошли, – произнес он, – не слышит никто что ли? Учишь их учишь…
Опираясь на клюку, Рул поднялся, прислушиваясь. Людей-то он, может, и не слышал, а вот блеяние козлят среди которых жил и родился, передавала ему сама вибрация песка.
– Идем, девочка.
– Меня Ил зовут.
– Знаю.
– Нет, не знаешь! – прыгала рядом Ил, – не знаешь, почему у меня такое имя!
– Потому что ты чумазая, как ил, из которого египтяне делают кирпичи и кувшины.
– Нет! – рассмеялась она. – Скажу тебе по секрету! Мое настоящее имя Лилис! Ай! – не успела она понять, почему голове стало сразу так больно.