Мёртвая и Живой - стр. 21
– Ребенок, Ияри. Он порченный! Белявый… Что нам делать-то?!
Старик кивнул, разрешая семье войти.
– Его судьба в твоих руках, Ияри. Ты второй человек зиккурата. Мы принесли его, и готовы отдать богине царства мертвых.
– Отдать свое дитя – великий дар, Афтан. – произнес Ияри, – но и великое проклятье.
– Проклятье?! Ты посмотри, Ияри! Таким не выжить в Эбле! Кожная болезнь убьет его! Сам знаешь, – зашептал Афтан, – жрицы проклянут нас поболее богов, если не покажем им его. Если укроем и соврем, умру и я, и Тавика…
Ияри обернулся на рыдающую женщину:
– Ступайте в Зиккурат Эрешкигаль. Я приведу зеркальных жриц.
Афтан поежился и впервые сделал шаг обратно к двери.
– А без жриц нельзя? Сам ты не можешь отправить его в Иркаллу?
– Дары Эрешкигаль преподносят Лилис и Лилу… – не договорил он, когда Афтан замахал на него руками, чуть не задев палец Ияри с перстнем, полным земли.
Из земли того перстня торчал молодой зеленый росток, который Ияри вскоре высадит в случайном дворе какого-то эблаита.
– Не говори… пятьсот хранят тебя Ияри, молчи! Не произноси их имена!
Афтан пал ниц перед учителем двух жриц, что были способны за одно произнесенное их имя лишить головы.
– Прошу! – бился лбом об пол Афтан, – не нужно к жрицам… я лучше сам… один удар ножа и…
–… и произойдет убийство, а не жертвоприношение.
Он подошел к забившейся в угол женщине и откинул уголок рогожи. Посмотрел на белое, словно бескровное и уже мертвое личико новорожденного. Мальчик шевельнулся и коснулся ручкой перстня Ияри, отчего торчащий внутри кольца зеленый листок колыхнулся, расцветая новым лепестком.
– Ияри… – прошептала мать ребенка, – он живой…
– Но выживать ему будет несладко… – обернулся Ияри на пастуха, – солнце мучительно и долго будет убивать его. Лекарств помочь ему не существует. Ни у египтян, ни у месопотамцев. Мне жаль, я не смогу его вылечить.
– Но, Ияри! Что если он не будет жить под солнцем?! Что если я оставлю его в лачуге и не выпущу за порог?
– Я уродца-дармоеда кормить?! – рявкнул Афтан.
– Отдам ему свою еду! Нам хватит… – не сводила она взгляда с Ияри, который был единственным, кого послушает муж.
Ияри вздохнул и снова прикрыл рогожей спящего мальчика.
– Молись Эрешкигаль, Тавика. В ее руках судьба всех эблаитов.
– Он – не эблаит! Он… демон! Настоящий демон! – рявкнул Афтан, и по черным волосам Тавики соляным ручьем хлынули к плечам седые пряди.
Город спал. Доносился лишь редкий скулящий лай степных лисиц на поводках ночного патруля.
Афтану мерещились пустоликие в каждом встречном скарабее, и он гнал мысли о Лилис и Лилус прочь, даже в уме называя их «жрица раз» и «жрица раз-раз». Рассуждая, не обидится ли старшая, что у нее только один «раз» в его голове, а у сестрицы целых два «раза» заняли Афтана на всю дорогу, пока не взошли они по каменным ступеням самого высокого в Эбле зиккурата, что посвящался Эрешкигаль.
– Я приведу их. Ждите, – оставил их Ияри посреди огромного помещения в сопровождении пары стражников, несших дежурство.
Афтан оглядывался по сторонам, понимая, что впервые оказался в жертвенном зале. Вон и золотой стол для жертвоприношений, а каждого, кто заходил сюда сам, выносили вперед ногами и всякий раз без головы.
Его жена золотое убранство на рассматривала и почти не дышала, остановившись возле арочного оконца. Без устали она начитывала строки гимна, моля Эрешкигаль спасти ее дитя.