Мера воздаяния - стр. 13
Выслушав, Лошкарин подумал немного, шевельнул губами в иронической улыбке и сказал:
– Как был ты бесшабашным, сержант мой дорогой, Валька Измайлов, таким и остался.
– Грунов теперь моя фамилия, смею напомнить, товарищ полковник; лучше так меня называть в общественных местах. И почему бесшабашный?
– Ну да, конечно, Фёдор Грунов. А насчёт бесшабашности, правильнее сказать – безрассудности, мог бы и не спрашивать, сам всё понимаешь. Поставить на кон свою жизнь ради завещательных бумаг человека, три года назад убитого! Не каждый отважился бы на такой подвиг. Ладно, от меня помощь нужна какая-то?
– Пока нет. Но в случае чего хотел бы рассчитывать на ваше содействие.
– Рассчитывай. Случится заварушное что – а так и будет, чует моё солдатское сердце, – позвони; всегда готов пособить старому боевому товарищу.
– Благодарю, Дмитрий Иваныч!
– У тебя и намёток действий нет, как мне представляется.
– Буду исходить из складывающихся условий.
Мы поговорили про жизнь, среди прочего Лошкарин сказал, что не перестаёт вспоминать наше совместное участие в сирийской войне и бегство от людей Саида Ахмеда, одного из главных противников тамошнего правящего режима.
– Нас ведь пятеро было, а их – не счесть, и все они – опытные, обстрелянные вояки, – с задумчивой ухмылкой проговорил полковник, снова погружаясь в воспоминания. – Я, раненный в ногу, – вот обуза-то был для вас, целых и невредимых! Тогда, на краю, над обрывом, я велел оставить меня, дескать, со мной вам не уйти, и что я вас прикрою. В сущности, я приготовился умереть, но прикрывать отход группы вызвался ты, настоял на этом своими аргументами.
Былое в который раз всплыло передо мной во всех подробностях.
Миновав лес, мы тогда вышли к обрыву над речкой, а дальше простиралась голая полуторакилометровая пойма. Отряд же Саида Ахмеда был совсем рядом, и на этой ровной, без единого укрытия заречной низменности нас расстреляли бы со стопроцентной гарантией, никому не удалось бы уйти.
Командир группы старший лейтенант Лошкарин, оценив критичность ситуации, передал командование мне, в то время старшему сержанту, сам же решил остаться на краю обрыва прикрывать наш отход.
– Идите, ребята, – сказал старлей, – а я задержу Саида.
Однако я выступил против, заявив, что с его серьёзным ранением он и сам в два счёта погибнет, и с нами быстро разделаются.
– Нет, – сказал я, – лучше я останусь, а вы следуйте дальше. И не забывайте, что я снайпер и что возможности мои немалые.
Лошкарин начал возражать, но я, повысив тональность, возгласил, что я теперь командир и приказываю всем немедленно идти дальше. Остальные бойцы поддержали меня молчаливым согласием.
Мои товарищи по оружию начали спускаться краем осыпи с обрыва, перешли речку и двинулись поймой, пересекая её; Лошкарина несли на самодельных носилках. А я до наступления темноты несколько часов держал оборону, отбиваясь от наседавшего противника. В руках у меня была снайперская винтовка «Гюрза» с оптическим прицелом и семнадцать патронов к ней – семь из них я израсходовал во время этого боя.
– Интересно, сколько ты положил этих неугомонных саидовцев? – произнёс Лошкарин, вклиниваясь в мои воспоминания. – Мы ведь, пока бежали поймой, слышали, какая за нами баталия идёт с автоматными очередями и взрывами снарядов – гранатомётных.