Мера бытия - стр. 50
Маше удалось поднять старуху с колен, и она стояла с согнутой спиной посреди комнаты и смотрела просительным взглядом, каким голодный выпрашивает хлеба.
От дистрофии и холода Катины чувства успели так отупеть, что она иногда сравнивала себя с деревяшкой, но тут дрогнуло в груди, затопляя глаза слезами. Она нахмурилась и сказала нарочито жёстко:
– Нет, гражданка, не должны вы доставить фашистам такую радость, чтобы идти самой на кладбище. Надо выжить назло им. – Повернувшись к Маше, она скомандовала: – Давай забирать девочку. А к вам, бабушка, обещаю, мы обязательно заглянем. Завтра вам девушки дров и воды принесут. Это наш район.
Присланные на следующий день девушки сказали, что заявку на вывоз трупа выполнили и отвезли старуху на кладбище, а Катя подумала, что там, в общей могиле, бабушку наверняка поджидает бессмертие.
В декабре число жертв голода стремительно росло – ежесуточно умирало более 4000 человек. Были дни, когда умирало 6–7 тысяч человек. Мужчин умирало больше, чем женщин (на каждые 100 смертей приходилось примерно 63 мужчины и 37 женщин).
К концу декабря город зарос снежными сугробами. Неубранный снег возвышался белыми горами. Неподвижно стояли трамваи и троллейбусы с выбитыми стёклами, над ними ветер раскачивал оборванные обледеневшие провода. Сквозь остовы разбомблённых домов проблескивало мутное солнце.
Ленинград превращался в город-призрак.
– В старом пророчестве говорится: «Петербургу быть пусту», но вы не верьте – Ленинград выстоит, – сказал Кате высокий мужчина в барашковой шапке, когда она дежурила во время обстрела. Поверх шапки мужчина обвязался деревенским платком крупной вязки, но всё равно было видно, что ему очень холодно. Катя остановила прохожих переждать обстрел, и мужчина покорно прислонился к стене парадной.
В последнее время бомбить стали меньше, а обстрелы, наоборот, усилились.
Из-за внезапности горожане обстрелов боялись больше, потому что проход по городу становился чем-то вроде лотереи: убьёт – не убьёт.
Сейчас били по соседнему кварталу. Разрывы снарядов следовали сплошной чередой, сливаясь в громовую дробь, от которой вылетали остатки стёкол в близлежащих домах. Когда раздался грохот падающих кирпичей, Катя сказала:
– Они не возьмут нас живыми, правда?
Ей показалось, что запавший рот мужчины шевельнулся в улыбке:
– Вы знаете, откуда пошло выражение «Русские не сдаются»?
– Нет! – Катя покачала головой.
– Во время Первой мировой войны немцы применили против Двести двадцать шестого Землянского полка отравляющие газы. Готовились тщательно: выжидали попутного ветра, тайно разворачивали газовые батареи, засылали разведку. И утром на русские позиции потекла тёмно-зелёная смесь хлора с бромом. Противогазов у наших не было, и все живое на двадцать километров отравилось насмерть. Листья облетели, а трава почернела. – Прежде чем продолжить фразу, мужчина откашлялся. – Германская артиллерия вновь открыла массированный огонь. Вот как сейчас.
Под всплеск канонады Катя согласно кивнула, не отводя взгляда от рассказчика. Он, похоже, совсем обессилел, но голос звучал твёрдо:
– Вслед за огневым валом и газовым облаком на штурм русских позиций двинулись четырнадцать батальонов противника – а это не менее семи тысяч пехотинцев. На передовой после газовой атаки в живых оставалось едва ли больше сотни защитников.