Меня ему завещали - стр. 21
***
Когда мама заболела, я была в панике. Ребёнок неразумный. Мама никогда не вываливала на меня все проблемы, держалась позитивного настроя и вообще была душечкой. А когда она отказалась от лечения, я впервые поняла, что должна вмешаться. Клуб онкобольных. Ей дали визитку этого общества, когда она объявила, что будет лечиться по-своему. Мы жутко скандалили, до искр из глаз орали друг на друга. Я убеждала её, что умирать - не выход, и что она должна пойти и пообщаться с этими людьми. А она сказала, что... если увидит их, никогда больше не сможет смотреть на себя, как на живую женщину. Дала мне визитку и сказала:
- Если ты так хочешь - иди. Потом расскажешь, - она умела быть стервой, даже со мной. И терпеть не могла, когда лезли в её жизнь.
Потом пошла и поставила свою любимую пластинку, заперлась у себя и сидела там с музыкой часа два.
- А вот и пойду! - заявила я, врываясь в её комнату.
Мама посмотрела так печально и пожала плечами. Скандал был почти исчерпан. Со мной сложно именно скандалить, а маме нужен этот взрыв. Только болезнь немного её остудила, а так... Блин, мы вечно спорили. Во всём и всегда. Как у Пушкина Ленский и Онегин... И это, если честно, была наша последняя дуэль.
Я сказала что пойду - и пошла. Там нужно было рассказать про себя, про болезнь. Пересказала всю историю маминой болезни за последние три года. Все вздыхали, что такая молодая, всего восемнадцать. Рассказывали про себя, что-то советовали, говорили. И мне это зашло. Ну то-есть это было реально интересно, меня не так много вещей в жизни интересует. Проснулся настоящий азарт. Во-первых, кто-то не придёт завтра. Во-вторых, с каждым походом туда - мне становилось легче общаться с мамой. Я стала находить новые аргументы, но в то же время... стала её понимать. Я увидела к чему ведёт лечение. Увидела страдающих от тошноты, умерших во время операций, невменяемых от обезбола. А мама ждала меня дома, с улыбкой и чуть туманным взглядом. Она пила травяные чаи, смотрела свои старые фильмы, ходила по театрам и собирала вечеринки на Генеральской даче. Иногда уезжала на пару дней. Слушала свою пластинку, медитировала, просвещалась. Стоило мне пропустить собрание - и я опять начинала думать о том, что мама скоро уйдёт. Значит, нужно лечение. А потом опять собрание, опять я её понимаю, опять верю, что так лучше, потому что воочию вижу, что и с лечением нет гарантий.
Люди менялись - я оставалась.
Мама умерла - я... нет.
Сегодня утром, когда ты рассказал про язык глухонемых, про "Инсту"... я так остро заскучала, так ужасно стало. Мамина жизнь оказалась больше, чем я думала. Шире. Я помнила её другой... Мама - это человек, у которого есть рак, её пластинка, книжка про "Монстра" и две подружки. У мамы нет мужчины, она впустую ужасно красива. Нет родственников и прошлого. Есть только сказки, которые она включала мне до десяти лет. Больше ничего.
А тут люди... такие же, как она. И я ДОЛЖНА убедиться, что она не зря умерла так рано, что ей не смогли бы помочь.
***
- Я спрошу что-то, - Ростов сидел уставившись на дорогу, сжимая руль. У Леры на коленях остывали стрипсы, а в подставке полупустой стаканчик кофе. - Это же своего рода зависимость, ходить туда?
- Да. Это своего рода зависимость. Но я не готова с ней попрощаться, - Лера открыла коробочку стрипсов, забралась с ногами в кресло, подставив их тёплому воздуху из печки и уютно устроилась, готовясь к долгой дороге. Они уже проехали поворот к дому и теперь просто мчали по дождливой трассе, мимо густого зелёного бора, высвечивая фарами блестящий асфальт.