Менты и зеки. Зигзаги судьбы - стр. 23

Однажды мой приятель-управдом загремел в горбольницу с белой горячкой. Ко мне примчалась его жена с ключами от жигулей: – Убери машину от подъезда! Колёса снимут – Мишка меня убъёт. – Так дай ключ от гаража – я перегоню и закрою. Тут она грязно выматерилась, из чего я понял: ключи от гаража она найти не может. У меня свой «жигуль» был, но на чужом гонять по делам гораздо приятнее – все знают. Я и гонял. Пока на третий, кажется, день не замучила совесть – решил друга проведать. К моему изумлению, он был совершенно здоров, только бледен необычайно. Говорил медленно – от медикаментов, но разумно и складно. Тут как раз пришла докторша, широкая, как штангист. – Так я его увезу сейчас, – говорю. – Он здоров абсолютно уже! – Да вы не спешите. Поговорите ещё. Поговорите… И ушла.

Ну, мы дальше болтаем – о том, о сём. – Сань! – вдруг говорит он с мольбой. – Ну сгони ты его! Ведь он тебе сейчас в ухо плюнет!

Это сейчас я старый и приторможенный, и, конечно, растерялся бы. А тогда был шустрый, как ртуть – старшим опером служил. Быстро смекнул: – На каком плече? – спрашиваю, не поворачивая головы. – Да вон же, – показал он подбородком на левое.

– Давай, Мишань, поправляйся. Я его щас в коридоре уебошу.

Сказал – и вышел. А Мишу ещё неделю лечили.

Однажды давно, теплым весенним днем, поехал я в судебно-медицинский морг за каким-то заключением. К жмурам по службе я отношения не имел – «каталами» занимался, но вот что-то понадобилось, уж не припомню. А там как раз был Алик-армянин – полноватый врач с грустными глазами, я его знал еще по пластинкам. Он, впрочем, вообще был в Свердловске довольно известным – деньги водились, девчонки его любили. На самом деле Алик был ненастоящий – я как-то видел как с ним пытались разговаривать в ресторане нормальные армяне. Доктор только хлопал глазами и повторял «русурен хосумес… хосумес русурен» – типа по-русски давайте. Не знал он армянского-то.

Так вот Алик проводил вскрытие для студентов. Я из уважения тоже встал в круг, но наблюдать, конечно же, было интересней за зрителями. Вот он засунул руку в живот, сжал мочевой пузырь – покойный стал ссать, но не для смеха, а в баночку – для анализа. Двое парней рядом со мной только крякнули в огорчении и поежились нервически. Грудную же клетку, по какой-то причине, открывали полностью – этакой перевернутой трапецией по очертаниям гусарского кителя. Своего рода дверцей. Тут я заметил, что одна девочка, прямо напротив меня на противоположной стороне стола, как-то странно смотрит. Вроде и глядит, а вроде и нет – за очками то белки, то снова зрачки появляются. Хорошая такая – рыжеватая, с кудрями на прямой пробор. Тут Алик стал грудную «дверцу» открывать на сторону – раздался звук рвущихся хрящей, и кудрявая, прижав к груди бумаги, пошла на выход. Шагала она не то чтобы совсем как солдаты у мавзолея, но тоже очень торжественно. Я последовал за ней. Закончился коридор и мы вышли на залитый солнцем двор. Тут Янка делает еще несколько шагов и с размаху падает лицом в газон. Травы еще не было, но земля там была как торф – мягкая. Потом я ремонтировал ее очки… да много что было потом.