Менты и зеки. Зигзаги судьбы - стр. 13
– Ваши родители знают. Книги вам дают?
– Дрянь всякую. Невозможно читать, уж лучше не читать вовсе.
– Хотите я вам подарю английский словарь, говорит она.
– Я немецкий в школе учил.
– Переучивайтесь, – говорит она. Английский язык, язык международного общения. Мог бы быть немецкий, но у немцев не получилось.
– Вы мне нравитесь, – говорю я.
– И вы мне тоже, – говорит она.
– Жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах.
– Обстоятельства меняются, – говорит она.
– Можно мне посмотреть в окно? – спрашиваю я.
– Не знаю, – говорит она неуверенно, – по правилам, наверное, нельзя.
– Попкарь ушел – говорю я.
– Откуда вы знаете?
– Я слышал, как хлопнула дверь. Повел кого-то в корпус.
Я подхожу к окну, на котором только выкрашенная белой краской решетка и нет намордников.
– Что вы там увидели? – спрашивает она.
– Машины, люди, деревья, тетка в белом переднике продает пирожки с яблочным повидлом. Мне теперь этих впечатлений на долго хватит. Пацанам в камере расскажу.
– Что же мне теперь делать с вами? Я должна уходить.
– Там в коридоре пустые стаканы, посадите меня в любой. Попкарь вернется и отведет в камеру.
Стакан – маленькое помещение для одиночного содержания заключенных, где можно только сидеть или стоять. Я захожу в стакан.
– Ну что, все тогда, – говорит она?
– Подождите, – говорю я и придерживаю ногой дверь, которую она хочет захлопнуть, – Можно поцеловать вашу руку?
Горячие пирожки с повидлом
Началось все с почтальона в шесть утра: «Вам срочная телеграмма». Я открыл дверь. В дом, толкаясь, валились менты в гражданке:
«Согласно постановлению прокурора Первомайского района…» Обыск.
Они прекрасно знали, где что лежит, да мы ничего и не прятали. Наличных денег они не нашли и, видно было по всему, разочаровались. Выложили на столе в столовой смешные родительские накопления, которые непонятно от кого, старики прятали по пиджакам в папиных костюмах, мамину ювелирку из пепельницы в серванте, обручальное кольцо моей двадцатилетней жены.
Два дня в КПЗ городского управления в компании с подсадным. Ночью сосед не спал, на слабых руках подтягивался к решетке, смотрел на ночную улицу, на перекресток с мигающим желтым светофором.
– Что там? – спросил я.
– Никак не могу понять, где я нахожусь, – сказал он.
Играли в коробок. Я проиграл и с изумлением смотрел на то, как он быстро съел мою, принесенную из столовой, порцию. Достал из грязной наволочки, где хранилось его имущество, пачку Памира, закурил и сказал:
– Сигареты шестого класса. У ментов против меня ничего нет. В пятницу они чистят КПЗ, меня выпустят. Если хочешь передать что—нибудь важное своим, только на словах, я передам».
Я театрально оглянулся по сторонам поманил его рукой, сказал в ухо первое, что пришло в голову: «Брекс, фекс, пекс, кекс». Он обиделся.
И первый месяц в камере с двумя стукачами – явным, про которого все знают, что он стукач и скрытым – скорее всего твой лучший друг. В камере живет уже год. Долгое следствие. Дольше всех. Угостил из своих фармакологических запасов. Две таблетки от кашля. Сели играть в шахматы. Десять граммов кодтерпина совершили свое дело: я сделался дурашливым, болтливым, рассказал ему несколько сюжетов из голливудских фильмов, выдав за случаи из собственной жизни. Он слушал восторженно. На фильме «Почтальон, который стучит дважды» не выдержал и сказал: