Ментакль - стр. 16
С другой стороны – а что делать?
– Это хороший бизнес, мама, – заметил я, наконец-то закончив с обувью. Туфли заметно блестели даже в полутьме. – К тому же…
Она вздохнула, туша окурок в пепельнице на тумбочке.
– Я знаю, при твоей сексуальной ориентации необходимы повышенные расходы, Кирилл, но нельзя же абсолютно всё мерять на деньги.
Я решил промолчать. Телефон, сумка – тряхнул в руке, да, ключи звенят внутри, на всякий случай зонт с вешалки подмышку, и вперёд.
– Пока, Сайонара!
Это я не сошёл с ума, синхронно дублируя всё на японский. Отнюдь.
Просто после расставания с отчимом – не без моего участия, каюсь, – у мамы произошло некоторое перенапряжение мозговых мускулов, результатом чего и стали милые причуды типа постоянного курения дома, привычки разгуливать в кимоно и гэта, деревянных сандалиях, производящих больше шума, чем средних размеров перфоратор, и, конечно же, требование звать её исключительно Сайонара.
Что по-японски и означает «до свидания». Мне-то всё равно, а вот соседки из тихого шока, в который впали, так и не вернулись.
Мама сжала костлявыми пальцами ворот кимоно, расписанного райскими птицами, драконами и прочей дальневосточной чепухой и что-то хмыкнула на прощание. Дверь за моей спиной хлопнула, едва не прищемив край сумки. Сайонара в своём амплуа: если уж не удалось всласть поругаться, так хотя бы отыграться на вещах. Может быть, дешевле было оставить отчима в покое?
Поздно. К тому же – я тогда был гораздо моложе и глупее.
Дверь подъезда пискнула, когда я хлопнул по кнопке и приоткрылась. Я вышел и легко сбежал по ступенькам, щурясь от яркого солнца. Очки? Ну да, надену, надо только выцепить их из кармана рубашки. Вот так-то лучше: мир окрасился в приятные песочные тона.
Прямоугольник двора был привычен и тих, всё же довольно рано, дети на каникулах, а бабульки у подъезда ещё не заняли насест. Налево длинный ряд машин – от приличных аппаратов до ржавой «шестёрки» дяди Коли с седьмого этажа, соседа снизу. Он даже на утилизацию и обмен с доплатой не повёлся в своё время, отстоял право владения памятником советского автопрома от детей и внуков. Посреди двора – будка трансформатора и детский уголок: песочница и качели. Сплошной символизм, если вдуматься.
Будка была символом непознанного, архетипом всего, что ожидает в жизни любого взрослого человека. С одной стороны источник энергии, непонятно как устроенный: я, например, внутри никогда не бывал, да и не стремился, а с другой – невнятная угроза смерти.
Не влезай, убьёт.
– Доброе утро, Кирилл!
– Здравствуйте, Маргарита Фридриховна!
Полезли на свет старушки, полезли, поспешил я с выводами.
Так о чём я? А-а-а, символизм… Ну да. Вот детская площадка являет собой наше короткое взросление, без особого выбора. Песок, засранный от души собаками, либо качели, скрипучие как моя мать. Дальше имитация движения, спрятанная в ряде машин на стоянке, а потом будка. Там бытие и закончится, то ли стремительной, с искрами, кремацией, то ли просто закопают у кирпичной стены, на которой крупно намалёвано непонятное мне граффити.
– Здорово, Кирюха!
– Привет, Степаныч.
Машины рядом стоят, отчего же не поздороваться. Моя, правда, лучше, спасибо «Небесной сенсорике». Лучше. А вот на отдельную квартиру пока никак не хватает денег.